— Мы должны выстроить здесь мощную Альпийскую крепость, Кейтель, — проговорил Гитлер, как только машина въехала на серпантин, ведущий к «Бергхофу». — Которая бы потрясала воображение не столько наших врагов, сколько наших потомков.

Начальник штаба Верховного главнокомандования опасливо скосил глаза на открывавшийся справа от них провал — он всегда со страхом преодолевал любую горную дорогу. Смерть в одном из горных ущелий казалась ему самым страшным и недостойным из всего, что может постичь его.

— Где именно должна появиться эта крепость, мой фюрер? — безо всякого энтузиазма спросил фельдмаршал. Сейчас он с гневом думал о том, что, пока они бесцельно курсируют между Зальцбургом и «Бергхофом», англо-американцы дырявят их и без того захудалую оборону в Нормандии и упорно приближаются к Парижу. Точно так же, как на Востоке русские орды уже подходят к отрогам Карпат и болотам Мазовии. К тому же он совершенно не понимал, какого дьявола фюрер взял его с собой, возвращаясь в «Бергхоф». Почему именно его, а не Бормана. Словно знал, что они с рейхслейтером сговорились ощетиниться против Евы Браун и ее затянувшегося рейхсромана, и поэтому стремился во что бы то ни стало разъединить их.

— Вы не так понимаете ситуацию, фельдмаршал. Альпийская крепость должна вобрать в себя целую систему крепостей и укреплений, которые бы охватывали весь массив Унтерсберг с его священными вершинами, «Бергхофом» и «Орлиным гнездом». Это цепь полевых аэродромов вокруг массива; госпитали, склады оружия и продовольствия в его скалах; а в долинах и на склонах — врытые в грунт танки и самоходные орудия. И, конечно же, несколько площадок для «Фау». И чтобы каждый сантиметр неба простреливался зенитками и даже фаустпатронами. Да-да, с вершины горы самолет вполне можно сбить и фаустпатроном. Готовясь к войне в горах, мы должны помнить и об этом.

Выслушивая его фантазии, Кейтель сочувственно ухмылялся. Он уже много раз становился свидетелем того, как фюрер упражнялся в красноречии, рассматривая то полуфантастические проекты превращения его родного Линца в «самый прекрасный город на Дунае», то проект новой застройки Мюнхена огромными дворцами и музеями, размеры, пышность и необычность форм которых потрясала бы видевших виды иностранцев. Не говоря уже о прожектах по перестройке Берлина, будущей столицы мира, по проспектам которой раз в год можно было бы проводить колонны киргизов. Почему вдруг киргизов, а не русских или китайцев, этого Кейтель понять не мог[48].

Однако помнил, что, согласно официальной версии, Берлин должен быть превращен в германский Вавилон — с огромным храмом, который вмещал бы до ста восьмидесяти тысяч человек, и со специальной трибуны которого фюрер мог бы объявлять свои основные решения; с невиданной доселе восьмидесятиметровой Триумфальной аркой, которую связывала бы с рейхсхрамом пятикилометровая улица, превращенная в гигантский музей архитектуры, скульптуры и воинской славы Германии под открытым небом…

Но вот о крепости в Унтерсберге… О такой крепости доселе слышать ему не приходилось.

— Кто должен проектировать Альпийскую цитадель и когда будем начинать строительство? — бесстрастным тоном штабиста поинтересовался фон Кейтель, дабы не вступать в полемику с фюрер-фантазером.

— Так вопрос еще не стоит, — недовольно огрызнулся фюрер. — Вы предаетесь поспешности.

— Зная, сколько времени займет строительство невиданной доныне горной оборонительной линии.

Фюрер раздраженно что-то пробормотал и умолк.

Кейтель вновь ухмыльнулся про себя. Он знал, что Гитлер смертельно не любит переводить разговор в плоскость практических решений. Сроки, проекты, стоимость, количество людей и техники, которые следует привлечь к работам — все это порой выходило за пределы его понимания.

Главное для Гитлера было — погрузиться в океан собственных фантазий и блаженствовать в нем до тех пор, пока кто-либо, рискуя своей карьерой — если не жизнью, не решался извлечь его оттуда, словно заигравшегося щенка из проруби. Как правило, в большинстве случаев на это отваживался только Борман, перед которым Гитлер всегда почему-то пасовал. Да еще Ева Браун, с ее въедливой женской непосредственностью.

— На данном этапе для меня важно знать ваше мнение в принципе, — обрел фюрер дар речи столь же неожиданно, как и умолк.

— Если мы оба понимаем Альпийскую крепость как мощный укрепрайон на границе Германии и Австрии, который бы охватил часть Баварских Альп, то о его возведении нам следовало бы подумать еще в сороковом, когда решался вопрос о начале войны с Россией и Англией.

— Начать войну с Россией нас заставила сама Россия, и вы это знаете не хуже меня. Мы всего лишь упредили Сталина, разгромив в сорок первом его основные наземные и военно-воздушные группировки еще на подходах к нашим границам. Только так следует истолковывать причину этой войны. Независимо от того, каким образом она будет завершена.

— Согласен, мой фюрер. Мы в любое время сможем представить миру массу документов и разведданных, способных подтвердить, что войска рейха вынуждены были начать войну против России, упреждая ее варварское наступление на Западную Европу. Недавно я приказал создать специальное досье, в которое, кроме всего прочего, будут также включены показания пленных советских генералов.

— Удивительная предусмотрительность, — с подозрением признал Гитлер. — И я узнаю о досье последним.

— Оно ляжет вам на стол, как только станет достойным вашего внимания. К тому же данные армейской контрразведки смогут дополнить другие службы. Особенно гестапо и СД. Не говоря уже о свидетельствах русского генерала Власова.

— Неужели кто-нибудь станет всерьез воспринимать показания этого перебежчика? — исказилось лицо фюрера, когда он повернулся к сидящему на заднем сидении начальнику Генштаба. — Только не Власова.

— Там будут показания десятков других русских генералов и высших офицеров. Данные аэрофотосъемки, свидетельства дипломатов.

— Вы правы, Кейтель. Русская пропаганда, как, впрочем, и английская, из кожи вон будет лезть, пытаясь доказать, что агрессорами являлись мы. Впрочем, прав будет тот, кто победит.

— Поскольку победитель всегда прав, — задумчиво согласился Кейтель.

— Поэтому победить должны мы. И тогда мир сможет убедиться в том, в чем пожелаем убедить его мы.

Фельдмаршал решил было, что о проекте строительства гигантского укрепрайона «Альпийская крепость» напрочь забыто, и облегченно взглянул на последнее ущелье, открывавшееся на их пути к «Бергхофу». Впереди виднелся контрольно-пропускной пункт, из-за дежурки которого уже просматривалась стена замка «Бергхоф». А в замке фюрера станут одолевать иные фантазии и страсти. Однако Гитлер неожиданно вновь обернулся к нему.