Кладу телефон и понимаю, что это чистая правда.

* * *

Когда я захожу домой, Лора готовит ужин. Стейк с карамелизованным луком. Мой любимый.

– Ну и как?

Она не отворачивается от плиты, но улыбается мне уголком губ через плечо.

– Привет. Как дела на работе?

– Отлично. Все отлично. Так что с УЗИ?

– Все в порядке. Сказали, что ребенок здоров.

– Чудесно! – говорю я, окинув взглядом стойку. – А снимки где?

– Сейчас я тебе их пришлю, – отвечает она и, взяв телефон, вбивает пароль.

– А распечаток у тебя нет?

Она замирает, на мгновение прекратив печатать.

– А, я не стала их забирать. Представляешь, за это еще нужно платить отдельно! Но узист разрешил мне сфотографировать все на телефон.

Я хмурюсь.

– Тебе не захотелось взять первые снимки твоего ребенка? Как-то на тебя не похоже. Я думал, ты их на холодильник повесишь. Закажешь специальный магнитик с датой.

Она кладет телефон и снова поворачивается к плите.

– У меня не нашлось налички, понимаешь, боже ты мой! Ну все, отправилось, теперь они есть и у тебя.

Я беру телефон, открываю четыре снимка – четыре черно-белых изображения крохотного существа, похожего то ли на пришельца, то ли на фасолинку. Присмотревшись, различаю очертания маленького носика, острого подбородка, зернистые тени длинных пальчиков. Его тельце напоминает футбольный мяч.

Я выдвигаю стул и сажусь за стол. Лора ко мне не поворачивается.

– И когда он родится?

Она достает кетчуп из холодильника и выдавливает два кружочка по краям двух тарелок.

– Примерно в начале осени.

– Точной даты тебе не назвали?

– Середина сентября, где-то так. Возможно. Он выглядит очень маленьким для такого срока… Но этого следовало ожидать, ведь мы не знаем дату зачатия. На следующем УЗИ все может сдвинуться.

Я киваю и молчу. Еще немного разглядываю снимки, а когда Лора ставит на стол тарелки, убираю телефон в карман, поднимаю глаза и улыбаюсь:

– Спасибо. Прекрасные кадры.

Она тепло улыбается мне.

– Ты же не смог приехать. Вот мне и захотелось как-то тебя утешить.

* * *

А через несколько недель звонит Дэз:

– Дружище, у Джеммы новый хахаль. Пойдем-ка в паб, напьемся до чертиков, а?

Я понимаю, что сейчас мое похмелье не на шутку расстроит Лору с ее растущим животом и вечной тошнотой, понимаю и то, что все это надо бы объяснить Дэзу. Но, разумеется, не делаю этого.

В городе как раз недавно открылся новый бар, и я уговариваю Дэза сходить туда на разведку. Это одно из тех новомодных местечек, которые привлекают толпы студентов дешевыми напитками и пиццей на закваске.

Стоит нам переступить порог, и сразу становится ясно, что Дэзу тут не понравится. Здесь нет футбольной трансляции на огромном экране, зато звучит живая музыка – гитары и ударные, – а вместо игрового автомата стопка старых настольных игр. В зале приземистые деревянные столики и блестящие металлические стулья, подвесные светильники в стиле индастриал и трубопровод вдоль стен, а персонал выряжен в клетчатые рубашки и джинсовые фартуки. На взъерошенных волосах официантов ровно столько геля, сколько нужно, чтобы создать впечатление полной небрежности. В Лондоне эта мода как раз набирала обороты, и я уже к ней привык, но по смятению, охватившему Дэза, понял, что для него это все в новинку.

– Что это за херня на полу? – спрашивает он, и мы оба опускаем взгляд. – Опилки! Опилки, мать вашу!

Я хлопаю его по плечу и подталкиваю к бару.

– Да ладно тебе. Зато три с половиной фунта за пинту. Вот и подумай.

Мы поворачиваем за угол и садимся за столик, который стоит дальше всего от музыкантов. Сбоку от нас открытая кухня – видно, как повар раскатывает тесто и кладет его в кирпичную печь.

– Ну ни хрена себе, – говорит Дэз и садится на старую бочку. – Лучше бы мы в «Феникс» завалились.

– Давай лучше порадуемся, что тут вряд ли вспыхнет драка. Заодно почувствуем себя в тренде.

– Да пошли они в задницу, эти тренды! – фыркает он. – Ты прикинь, тут готовят свиные шкварки!

Я оглядываю соседние столики.

– Видимо, они сейчас в моде. Как-никак между нами и всеми этими ребятами целое поколение.

– Дальше – только в дом престарелых, – усмехается Дэз и делает большой глоток пива.

– Так ты разговаривал с Джеммой, да?

Он вздыхает.

– Честно говоря, это даже обсуждать неохота.

Мы осушаем стаканы, и он уходит за новой порцией.

За соседним столиком расположилась группка юнцов немногим старше двадцати – подтянутых любителей здорового питания, которые, ко всему прочему, ездят не на автобусе, а на велосипеде. На них одежда разных оттенков синего и серого, а у двоих я заметил очки в модной прозрачной оправе. Они оживленно дискутируют о дизайне нового городского здания и спорят о том, что же это – сентиментальная стилизация или наслоение модернистских ценностей. Один рисует закорючки на салфетке. Кто-то произнес слово «постмодернистский». Явно студенты-архитекторы.

Они напоминают мне об Анне.

Дэз возвращается с четырьмя стаканами. Из каждого он отпил по глотку, чтобы удобнее было нести их, взявшись за верхние края.

– Это чтобы возвращаться за добавкой не пришлось.

За первым стаканом мы обсуждаем футбол. А за следующим Дэз меняет тему:

– Ну что, папаша, небось, ждешь не дождешься прибавления семейства?

Я машинально пожимаю плечами.

– Конечно, – говорю я, постукивая по стакану. – Между прочим, это чистая правда.

– Осторожнее, масочка-то сползает!

Я качаю головой:

– Да нет, я уже начинаю думать, что мне именно это и нужно. Палка в колеса, если можно так выразиться. Крещение огнем.

– А когда ребенок родится, ты так и будешь говорить загадками?

Я улыбаюсь. Пиво делает свое дело.

– Наверное, придется по этому случаю освоить новый язык.

– Ты только взгляни на нас, – тряхнув головой, говорит Дэз. – Еще каких-нибудь пять лет назад нас за этим столом было бы десять. А сейчас я один остался.

– И с гордостью несешь это знамя.

– Да если бы. – Он смотрит в свой стакан с пивом. – Кстати, это Джемма детей не хотела. Я несколько раз предлагал, а она говорила, что я и сам как ребенок и зачем ей еще один.

Что на это сказать, я не знаю. Я могу ее понять.

Дэз кивает на бородатого официанта, протирающего соседний столик.

– Нет, ты только посморти на этого педика.

На официанте белая безрукавка и рубашка, завязанная узлом на поясе, а на плече висит чайное полотенце. На одном из предплечий – изящный татуированный рукав с изображением гор, волков, лиц, которые невозможно узнать, переплетенных с листьями и длинными тонкими ветвями. Он вытирает столик неспешными, апатичными движениями человека, привыкшего