— Я тебе не верю, — сказал Франц и прибавил через мгновение: — Ты не настоящая полинезийка. Ты недобрая. Я добрее, чем ты.

Фредди с парнями ухмылялись в другом конце зала, они слушали наш разговор. Я начала мыть бокалы. Франц вдруг совсем раскис, и я уже пожалела, что обещала ему номер. Нет, с туристами миндальничать не следует.

— Я приехал слишком поздно! — вдруг зарыдал он. — Это ужасно! Я опоздал!

— Не огорчайся, — говорю я, — мы еще не скоро закроемся.

Фредди гнусно лыбится, показывает на него парням и подмигивает мне.

— Франц, — говорю я, — ступай-ка спать. Но он не обращает внимания на мои слова и пытается объяснить, что я его не так поняла, а потом вдруг заявляет, что идет купаться.

— Купаться? — удивляюсь я, и все парни прислушиваются к нашему разговору, — Ишь ты! У нас тут водятся акулы. Акулы, понимаешь? Ты что, не видел того американского фильма, в котором акула жрет невинных туристов одного за другим?

Франц опустил голову и поглядел на меня поверх очков, он рассердился, но сам не мог понять — почему. Наконец он произнес с некоторым усилием:

— Я не американец.

Мне эта забава уже наскучила, я дала ему ключ и велела идти спать.

— Комната номер три. Как поднимешься, сразу направо.

И он ушел, взяв свой рюкзак. Фредди подошел к бару, ткнул пальцем в блюдо с гниющими орхидеями, поднял брови и сказал:

— Wow, oh wow! Это еще что за суп?

— А ты разве не знаешь? — удивилась я. — Уж тебе бы следовало знать это кушанье. Любимый туристский десерт а-ля Ваикики.

— Ты насмешишь! — Фредди расхохотался до слез.

Закрыв бар, я вышла на улицу и посмотрела на окно Франца: свет был погашен.

В ту же ночь начался дождь. Я зашла к бабушке и на всякий случай включила отопление. Под утро я услышала внизу в баре грохот и как сумасшедшая вскочила с постели: это Франц, вернувшись откуда-то, уронил со стойки медную вазу. Он был совершенно мокрый и совершенно трезвый и без конца просил прощения, что разбудил меня.

— Не беспокойся, — сказала я. — Очень кстати, у меня много дел.

— Ради бога, прости меня, — говорит Франц. — Какой ужас! Какой ужас, я ничего не помню, что было вчера! Со мной это впервые. Что я говорил? Я не нахамил тебе?

И все в таком роде. Он попросил меня не зажигать верхний свет, потому что очень красиво, когда за окном льет дождь. Дождь был настоящий, он бушевал, как водопад. Я бросила на порог тряпку и шваброй убрала немного воды. Франц весь дрожал.

— Кто бы подумал, что во время тропического ливня может быть так холодно, — сказал он.

Я отправила его наверх переодеться, а тем временем приготовила ему кофе. И занялась своими делами. Вскоре я заметила, что он сидит и пишет что-то в своей тетрадке. Я спросила, не писатель ли он часом или что-нибудь в этом роде.

— Нет, — ответил он, — просто я записываю впечатления, чтобы чего-нибудь не забыть. Потом расскажу своим детям и вообще.

— А у тебя есть дети?

— Нет, — ответил он, — но когда-нибудь, наверно, будут. Вот послушай: ночью в декабре перед самым рассветом начались долгие зимние дожди, они обрушились на море и на Хило.

Он замолчал и поглядел на меня.

— Точно, — сказала я. — Дожди начались сегодня ночью. Тебе не повезло.

— Хило, — продолжал он. — Этот город строила тоска по родине. Тут есть японские домики и дома совсем как в Аризоне, на настоящем Диком Западе. И непривычно широкие улицы, их ширина навевает грусть. Почему у вас всюду так много электрических проводов? Все просто опутано ими.

Я объяснила ему, что провода необходимы для ангелов, ангелам нужен электрический ток. Разве он не обратил внимания на наши рождественские украшения?

— Конечно обратил, — сказал Франц. — Ангелы и жестяные гибискусы, очень интересно. А почему макушки рождественских елок вы украшаете ананасами?

— Запиши, — сказала я. — Запиши так: макушки своих рождественских елок они всегда украшают ананасами.

— Я тебя чем-нибудь обидел? — испугался Франц.

— Все в порядке, — сказала я. — Пей кофе, пока он горячий.

Смешно, но я по-своему привязалась к нему, не сразу, а постепенно. Мне всегда нравились люди, которые проявляют искренний интерес — правда, не так навязчиво.

Он сидел и писал в своей тетради. Время от времени я подходила к нему и говорила, на что следует обратить внимание, например на наш новый торговый центр с образцовым самообслуживанием. Бабушка проснулась в одиннадцать и вышла в бар, чтобы выпить горячего молока. Она всегда садится в дальнем конце зала, я нарочно убрала там часть столиков, чтобы ей было просторнее, бабушка самая толстая женщина из всех, каких я видела, а у нас на островах толстые не редкость. Франц от удивления широко раскрыл глаза: темно-коричневая кожа, длинное ярко-желтое одеяние, седые волосы — бабушка являла собой неповторимое зрелище.

Я подошла к столику Франца, чтобы подбодрить его.

— Вот тебе настоящая полинезийка. Ей девяносто семь лет. Это моя бабушка, вернее, прабабушка, она жила в одной из тех хижин, про которые ты говорил.

Франц вспыхнул, но я успокоила его, сказав, что бабушка не понимает по-английски.

— Хочешь поговорить с ней?

— Нет, нет, — прошептал Франц. — Большое спасибо, но лучше не надо.

Я видела, что он немного боится бабушки. Она постучала палкой об пол, и я принесла ей еще одну чашку молока.

— Кто это? — спросила бабушка.

— Турист. Он поселился у нас в третьем номере.

Бабушка некоторое время смотрела на Франца, потом сказала, что он чересчур худой, что она хочет угостить его обедом и что я должна показать ему Сад принцессы.

К двенадцати дождь немного стих. Я повесила на дверь записку и поднялась к Францу. Он разложил на кровати множество карт и красными точками отмечал на них самые интересные места. Подоконник был завален скорлупой кокосовых орехов, ракушками и множеством пальмовых семян, от которых на полу образовалась лужа.

— Меня прислала бабушка, — сказала я. — Она хочет, чтобы я показала тебе Сад принцессы, это недалеко. А потом она приглашает тебя на обед. Таков приказ.

Я нашла для него плащ, и мы отправились. Вообще-то этот Сад знаменит, только мало кто успевает его посмотреть, туристы едут прямо на Мауна-Лоа. Никаких цветов в Саду нет, одна лишь трава, одевающая пригорок за пригорком по всему берегу. Типичный японский сад — вода, мостики, каменные тумбы со светильниками и деревья, растущие далеко друг от друга. И зарытые камни, над землей видна лишь небольшая часть камня.

— А кто была эта принцесса? — спросил Франц. — И когда она жила?

— Давно, — ответила я. — Точно не знаю. Но она была полинезийка, это ты можешь записать.