возил его на «форде», когда тот делал визиты, и исполнял обязанности секретаря во время заседаний епископального совета, теперь вдруг стал захаживать в гараж, где отец возился с машиной, или приглашать его вместе с викарием на прогулку по аллеям парка. В то же время епископ, привыкший дважды в неделю совершать продолжительные загородные прогулки, невзирая на погоду, стал заглядывать иногда и на мельницу и там вел долгие разговоры с Петрашку, которого он заметно отличал от всех. Однажды зашел на мельницу и викарий и с глубокой заинтересованностью расспрашивал о машинах, о плате за электричество и налоге за помещение. Викарий, с которым Петрашку вел длительные споры, был белокурым мужчиной среднего роста, с русой бородой и голубыми глазами. Он был очень образованным, окончил два университета за границей, пользовался уважением среди прихожан и имел особое влияние на женщин нашего городка, которых поражал христианским смирением, изяществом и патетическими проповедями. У него были любовные связи с некоторыми из поклонниц, которые испытывали перед ним подлинный религиозный экстаз, но викарий порывал с ними, прежде чем их отношения становились достоянием всяческих пересудов, и обрекал себя на добровольное и длительное покаяние. Фамилия его была Тиут, доктор Тиут, и он был самым серьезным претендентом на пост епископа. Он был одного возраста с моим отцом. В семинарии и несколько лет после окончания ее они были добрыми друзьями. Доктор Тиут казался человеком открытым, веселым, тонким ценителем женского пола, вообще вполне великосветским. Но так же внезапно, как он порывал со своими любовницами, порвал он дружбу и с отцом и целиком посвятил себя карьере, избегая всяких светских удовольствий. Через несколько лет, отданных углубленному изучению теологии, его пышные золотистые волосы поредели, а потом выпали. Только вокруг висков осталось нечто вроде полукороны, которая, казалось, окружала его голову нимбом. Тиут, как и всякий одаренный человек, начал понемногу верить в правильность всего, что делал. Каждый утонченный человек, чем больше он во что-то верит, тем меньше афиширует это, он настолько укрепляется в своей вере, что порою даже разрешает себе посомневаться в ней. Доктор Тиут вел такую безупречную жизнь, что она сама по себе была ему лучшей рекламой. Как я заметила, он иногда втайне ухаживал за моей матерью, но позволил себе это только после того, как убедился в неизменности ее чувств к Петрашку и прочности их связи. Ухаживал он необыкновенно деликатно и тонко, и это было похоже на жертвоприношение племяннице епископа и доказывало уважение к Петрашку, одному из немногих, кого он считал равным себе в епископии.

Спустя немного времени викарий дал понять владельцам фирмы «Петрашку — Мэнеску», что он интересуется их предприятием и сознает, что только недостаток средств мешает нормальному его развитию. Он добавил также, что сам епископ с грустью отметил, что иногда один или два нуля, прибавленные или отнятые от определенной суммы, могут либо возбудить, либо потушить усердие и изобретательность людей деятельных и благонамеренных. Поскольку мать и Петрашку попытались как-то умерить его великодушие и сочувствие и доказать ему, что мельница перешла к ним от специалиста в состоянии крайнего упадка и нет никаких возможностей расширить ее, что каждую вложенную в нее копейку можно заранее считать потерянной, викарий перебил их и напомнил им о проекте отца, точнее, о проекте матери, который отец только подхватил и стал отстаивать с необъяснимым упорством. После этого мать и Петрашку поняли, что говорить таким образом викарий мог только от имени епископа. Больше всего удивило и испугало обоих компаньонов то, что епископ, добрый дядюшка и прямой покровитель матери, который в течение многих лет, казалось, не имел от нее никаких секретов, человек очень добрый и увлеченный только абстрактными проблемами (между прочим, около двадцати лет он работал над новым переводом Библии на румынский язык, сопровождая его толкованиями и обширными комментариями), даже словом не обмолвился ей, любимой племяннице, о своих намерениях. Тот факт, что в качестве выразителя своей воли он избрал викария, говорил о том, что он готов был к хитрой и беспощадной борьбе. Во-вторых, удивляло и то, что епископа заинтересовала мельница и возможности ее переустройства. Поразительно было, с какой быстротой до него дошли слухи о существовании многообещающего проекта, который после своего претворения в жизнь давал бы почти гарантированную прибыль. Вставал и еще один вопрос: как мог епископ так быстро перейти на сторону отца, которому в течение долгих лет не придавал никакого значения и руководствовался исключительно мнением племянницы во всех хозяйственных делах, как больших, так и малых?

Моя мать и Петрашку не стали спорить с викарием, поскольку давно и хорошо были знакомы с ним и не могли не знать, какой он хитрый и упрямый. Тогда мать возобновила разговоры на эту тему с отцом. Неделю назад им удалось убедить отца переменить позицию, но когда они вновь вернулись к этому вопросу, то отец оказался в полной боевой форме и готов был опять защищать проект, словно и не признал себя однажды побежденным. Эта странная ожесточенность отца вывела мать из себя. Она пришла в неописуемую ярость, видя, как все запутывается из-за человека, которого, как она думала, совершенно подчинила себе, которого она знала как свои пять пальцев.

Почему же все-таки боролись моя мать и Петрашку? Нет, они вовсе не ошибались, их инстинкт заставил их сопротивляться.

Разговор с отцом был хотя и коротким, но очень жарким. В конце концов отец опять был сломлен, но на сей раз ценою правды: мать призналась ему в том, что он знал и так, то есть в любви к Петрашку, и раскрыла подлинную основу их экономического содружества. Унижение перед ним — это было большой жертвой со стороны матери. А это действительно было унижением, потому что она сохраняла свое счастье только благодаря снисходительности и милосердию человека, которого считала ограниченным и достойным презрения. После этого она повела наступление на епископа, но уже совершенно иным способом. Сначала у нее были более выгодные позиции, потому что епископ заявил, что его интересы полностью совпадают с ее интересами и, если она по каким-либо причинам, в сущность которых он вникать не желает, хочет, чтобы все осталось так, как было, он ничего не будет предпринимать против нее.

Наступил довольно спокойный период, который моя мать и Петрашку лихорадочно и жадно стремились использовать. Хотя на мельнице в это время дел было не так уж много (все это происходило в начале лета сорок седьмого года, почти три года спустя после отъезда Пенеску), поскольку запасы у людей подошли