искусственными, и красными, бегающими от жадности глазками. Тетя Мэри была диктатором в своем доме, и муж ей беспрекословно подчинялся. Когда-то давно Рихтер поступил учеником в мастерскую отца тети Мэри, чтобы стать слесарем. Но, будучи ловким и смекалистым, он заполучил в жены дочку хозяина вместе с мастерской, двумя домами, трактором, молотилкой и несколькими десятками гектаров земли, правда, после смерти тестя сам он стал вечным слугой своей супруги.

Не успела тетя Мэри появиться на мельнице, как тут же поругалась с моей матерью. Между обеими столь не похожими друг на друга женщинами возникла вражда. Ссоры вспыхивали постоянно. Моя мать вместе с Петрашку продолжала работать на мельнице, для крупорушки был нанят рабочий, мельник по специальности. А спустя год старые жернова заменили вальцовой мельницей для помола пшеницы и ржи.

Работы было много. Крестьяне, приезжавшие на маслобойку, обычно привозили для помола и мешки с кукурузой, так что матери и Петрашку трудно было управляться вдвоем. Но несмотря на то, что их уединение было нарушено, а единовластие низвергнуто, несмотря на то, что царство любви (тот рай с пальмами, пестрыми птицами и чистыми ручьями) перестало существовать, они остались на мельнице и продолжали трудиться. Потом они все-таки бросили эту работу: ведь как-никак они были совладельцами процветающего и доходного предприятия. На их место взяли еще одного мельника и ученика, мальчика лет пятнадцати.

К тому времени, когда распахнула ворота поповская мельница, которую все продолжали звать по-старому, хотя к ней прибавилась и маслобойка, в городе было еще три подобных предприятия, но работало из них только два, так как третье стояло на капитальном ремонте. Одно принадлежало Василе Сфырле, разбогатевшему крестьянину, у которого в предместье были теплицы и оранжереи с цветами и экзотическими деревьями, второе — Теофилу Чибиану, ростовщику, который спекулировал скотом, но не гнушался и других махинаций. Третья была построена при самой большой городской вальцовой мельнице и принадлежала городским властям.

Вначале новая маслобойка работала почти без перерыва, потому что всем было любопытно побывать на ней. Потом посетителей поубавилось, а через месяц-другой она стала работать не чаще двух раз в неделю. Хотя это и была самая новая маслобойка не только в городе, но и во всем уезде, у двух других, принадлежавших Сфырле и Чибиану и расположенных на главных дорогах, ведущих в город, была своя старая, постоянная клиентура. Поповская же мельница стояла на далекой окраине, где жили цыгане и венгры, торговавшие пером, щетиной, глиняной посудой, совсем в стороне от трех или четырех основных дорог, по которым крестьяне ездили в город. Успешнее всех конкурировала с поповской мельницей маслобойка Чибиана, человека опытного, ловкого и лишенного всяких предрассудков. В большом кирпичном здании с широким внутренним двором были, кроме маслобойки, еще и крупорушка и мельница. Стояло это предприятие прямо у дороги, по которой крестьяне двадцати сел, расположенных к западу от города, ездили на базар.

Чибиан был очень высоким, но казался еще выше из-за своей худобы. Непомерно длинные руки он всегда держал в карманах. Когда же он вынимал руки из карманов, они свисали до самых колен, пугая всех, кто видал их впервые. На нем всегда был серый костюм в белую полоску: так обычно одеваются крестьяне-венгры и немцы в западной части страны. Даже по воскресеньям он носил такой же костюм, только лучше сшитый. Ему было за пятьдесят, он столько пропустил через свои руки денег, столько совершил различных сделок, что потеряли счет. С его помощью разорилось и закрылось множество фирм, и то, что к моменту открытия поповской мельницы в городе оставалось всего три маслобойки, было делом его рук, так как еще три были разорены или куплены им. За последние десять лет он забрал себе такую власть, что попросту запретил открывать новые маслобойки. В борьбе с конкурентами он прибегал к различным средствам: с одним он породнился, а другому подпустил красного петуха. Он становился компаньоном, чтобы прибрать к своим рукам предприятие, или подкупал инспекторов и чиновников, чтобы задушить конкурента штрафами. Жил он мрачным бобылем. Единственную дочь он уже много лет назад выдал за сына крупнейшего маслозаводчика во всей области, которого он спустя два года разорил дотла. Дочь же свою вместе с зятем и детьми он отправил в дальнее село, где у него была мельница, которой они и управляли, получая за это половину дохода. Чибиан был баптистом, и местная община, в которой он чувствовал себя хозяином, существовала благодаря его поддержке. Несмотря на то, что он тратил на общину значительные деньги и часто навещал молельный дом, он был большим поклонником епископа, доброго дядюшки, и не пропускал ни одной службы, когда тот служил в соборе. На приемах, которые по нескольку раз в год устраивал епископ, наряду с отцами города неизменно появлялся и Чибиан в своем сером костюме. Его голый череп ослепительно блестел, когда Чибиан склонялся до земли перед «святым человеком». Епископ не очень благоволил ему, но богатство Чибиана, его отшельническая «безупречная» жизнь ставили его на одну ногу с первыми гражданами города — с примарем, начальником гарнизона, двумя миллионерами мясниками, генералом в отставке, который совершенно выжил из ума, но носил фамилию одного из родов, правивших некогда страной.

Спустя два-три месяца уже не было никакой надобности запускать машину ежедневно. Все это выглядело весьма тревожно, потому что зима только что началась, а это был самый разгар сезона. Голоса, предсказывавшие и ранее, что нерентабельно открывать в городе четвертую маслобойку и вступать в конкуренцию с хитрым и сильным Чибианом, зазвучали еще смелее. Трусливый Рихтер даже предложил вступить в сделку с Чибианом, использовав для этого влияние епископа или пообещав ему часть дохода. Чибиан действительно во многом был повинен в создавшемся положении. Чтобы отвлечь крестьян от вновь открывшейся маслобойки, он пользовался различными приемами, начиная с самых примитивных. Так, например, он вместе со своим доверенным, немым Хорватом, который даже в летнюю пору носил застегнутый на все пуговицы плащ, вставал рано утром, выходил на западную окраину города, благо это было недалеко от его маслобойки, останавливал возы и убеждал крестьян, чтобы они ехали к нему. По воскресеньям после обеда он вместе с немым садился на мотоцикл и объезжал села, заходил в дома знакомых зажиточных крестьян, пил с ними вино, шутил и уговаривал, чтобы в следующую субботу все они везли зерно и подсолнух к нему на мельницу. Он закупал у них крупные партии подсолнечника и сам сбывал масло на базаре по спекулятивным ценам.

Поповская мельница, находящаяся вдалеке от дорог, не имела