— Ты имеешь в виду… Консуэло?

— Значит, тебе известно, что Натан до сих пор с ней не порвал?

— Известно.

— И поэтому тебя так мало мучает совесть от того, что ты наставила ему рога?

Он произнес это бесстрастным тоном с едва заметной долей любопытства. Однако Сирена не позволила себя одурачить.

— Пусть тебя не волнует, какие чувства я испытываю к Натану.

— Чувства? — спросил он сухо. — Я сомневаюсь, что ты вообще способна на какие-то чувства в отношении кого-нибудь.

— Это неправда! — воскликнула она, сразу позабыв о своем холодном бесстрастии.

Вард окинул ее суровым взглядом.

— Нет, правда. Ради тебя Натан построил дом для женщин, воплощение твоего милосердия. А это говорит о том, насколько он очарован тобою. Но я его не виню.

— Ты не одобряешь этого? — спросила Сирена, уверенная в обратном. Она не забыла, что говорила миссис О'Хара о доброте и щедрости Варда.

— Криппл-Крик уже давно нуждался в таком заведении. Этот дом могла построить только женщина… или церковь. Вы одни разбираетесь в подобных вещах.

— Как понимать тогда твой цинизм?

— Я не знаю, сколько это продлится. Сейчас ты еще помнишь, какую нужду и какие лишения тебе пришлось пережить, и поэтому готова предложить этим женщинам искреннюю помощь. Но что с ними станет, когда ты наконец решишь, что тебе пора стать богатой и уважаемой, что пришло время забыть, откуда ты пришла, окончательно порвать с твоим убогим прошлым? Что станет с ними, когда ты забудешь, для чего был построен этот дом, и сделаешь из него заведение для нуждающихся, но приличных женщин?

— Если ты думаешь, что я на это способна, значит, ты меня совсем не знаешь!

— Я знаю людей. Я видел, что с ними делают деньги. Слишком часто за последние несколько лет. Человек становится богатым и до поры остается человеком, но потом богатство завладевает им целиком. Он обзаводится имуществом, пользуется всевозможными благами и начинает понимать, что деньги — это власть и на них можно купить место под солнцем. Попасть в число избранных. А он жаждет этого добиться. Он едет в Колорадо-Спрингс, в Денвер, в Нью-Йорк. Он разъезжает по всей Европе и разыскивает дальних родственников, восстанавливает родословную. Он покупает замки один за другим, заказывает экипажи с гербом, выписывает шампанское из Франции, икру из России, устриц прямо из моря, а индейку — из Теннесси…

— Но я вовсе не такая, — перебила его Сирена.

— Нет. Но станешь такой. Натан пустит тебе пыль в глаза, а ты позволишь ему это сделать, потому что это проще, чем сопротивляться, потому, что тебе все равно придется найти какое-нибудь времяпрепровождение.

— Вард…

— Возвращайся ко мне, Сирена. Бери Шона и возвращайся ко мне.

Сирена никогда не ожидала услышать от него такую просьбу. Ей казалось, что его не волновал ее брак с Натаном, пока она исполняла его желания. Осознав ошибку, она почувствовала себя обманутой, преданной, потому что все расчеты оказались неправильными, потому что он разрушил ее жизнь еще до того, как она начала ее налаживать. Он хотел, чтобы она вернулась к нему, вновь похоронив надежды на обеспеченную жизнь, на безоблачное будущее ее ребенка, вернулась на Мейерс-авеню, в «Эльдорадо», не предлагая взамен ни любви, ни уверенности, ни брака — ничего. Но, несмотря на все эти доводы, желание выполнить его просьбу точило ее душу словно червь. Сирену охватила злоба к себе самой.

— Вернуться сюда? — спросила она с недобрым спокойствием в голосе. — Привести сюда Шона, растить его в салуне? И долго ты собираешься нас тут держать? Что станет с нами, когда ты устанешь от нас? Шону придется стать картежником, сутенером или грязным шахтером с глазами старика и бледным лицом человека, никогда не видевшего солнца…

Она откинула одеяло, собравшись спрыгнуть с кровати.

Пальцы Варда вцепились ей в ногу.

— Сирена, не надо. Все будет совсем не так.

— А как, по-твоему, все будет? — закричала она, схватив его за руку, изо всех сил пытаясь вырваться и выбраться из постели. — Ты собираешься опять оставить меня и отправиться на поиски сокровищ? Денег, золота, новых рудников. Меня уже тошнит от всего этого. Мне противно, что все делают со мной, что им вздумается! Я хочу, чтобы меня наконец оставили в покое!

— Мне не нужно искать золото. Его хватает в шахте, которую я выиграл в покер.

— Не говори мне ничего, — отрезала Сирена, собирая одежду. — Я не желаю ничего слышать! Какой прок от шахты, если нет денег на то, чтобы она заработала? И что тебе дадут несколько тысяч, которые можно за нее выручить, если ты останешься с ними здесь?

Сирена сделала резкий жест рукой.

— Ты смеешься над людьми, которые ищут лучшей жизни, но что в этом плохого? Что плохого, если ты желаешь чего-то большего для себя и своих детей? Может быть, я не хочу входить в высшее общество и целоваться с королями, но это все-таки лучше, чем оставаться на Мейерс-авеню!

Вард открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал. С посеревшим лицом он снова улегся на кровать, сложив руки за головой. Он больше не произнес ни слова, не пытался удержать Сирену, с ожесточением натягивающую на себя одежду рядом с кроватью.

Сирена подошла к зеркалу, чтобы привести в порядок волосы, и искоса посмотрела на Варда. Она была права, она знала это. Почему же тогда ее так задел его озлобленный взгляд?

Сирена взяла шляпу, надела ее, закрепив заколкой, не глядя в зеркало.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала она, — как бы не начался снегопад.

Он не ответил. Сирена надела шубу, которую на этот раз решила захватить с собой, увидев на небе низкие снеговые облака, а потом взяла сумочку. Задержавшись еще на минуту, она повернулась и вышла из комнаты, с силой хлопнув дверью.

Сирена ехала по улицам в коляске. Она ушла от Варда позднее, чем ей казалось; в дансингах и опере ярко горел свет. Ей повезет, если она доберется домой дотемна. Сирена пожалела, что не попросила у конюха ручной фонарь. Она не слишком опасалась, что ей придется ехать одной, после случая с Отто все ее поездки проходили без происшествий, но она тем не менее сожалела, что загородное шоссе не было освещено.

Она мысленно вернулась к Варду в «Эльдорадо», но тут же выбросила эти мысли из головы. «С какой стати я должна о нем думать?» — со злобой говорила Сирена себе самой. Воспользовавшись ее одиночеством, он когда-то овладел ею силой, держал ее у себя ради собственного удовольствия, пока она не забеременела, а потом бросил. Теперь он вернулся и потребовал от нее покорности в виде платы за свободу. Он казался ей средоточием всего самого подлого и низкого. То, что она нашла у него кров и защиту, нежность и заботу, не имело никакого значения. Она не чувствовала себя в долгу перед ним.

Сегодня, впервые с тех пор, как они снова начали встречаться, Вард заговорил о ребенке. Что это значило? Жалел ли он о том, что Шон носил имя другого человека? Или, предложив ей вернуться к нему с ребенком, хотел вымолить у нее прощение за свое грязное предложение?