Два месяца спустя он покидает Париж вместе с братом Франческо и возвращается в Вену 7 декабря. По правде говоря, Франческо сильно торопился смыться втихую. После смерти своей первой жены, через десять лет неудачного брака, он женился на Жанне Катрин Делашо, которая принесла ему весьма приличное приданое, благодаря щедрости своего любовника, графа де Монбаре, который был отцом двух ее детей. Франческо пришел на смену любовнику, взял на себя заботы о детях и прикарманил деньги, но и этот брак не заладился. Надо сказать, что от образа жизни Франческо, который любил тратить деньги, как знатный вельможа, приданое быстро растаяло. Сплошь в долгах, поссорившись с женой, Френческо помышлял только об одном: бежать как можно скорее, и пусть жена сама выкручивается. Он уплатил самые вопиющие и неотложные долги, заставив раскошелиться клиентов, которые заказали ему картины, но не стали их забирать или платить по счету. 13 ноября его брат Джакомо сумел получить в Фонтенбло от венецианского посла Долфина паспорта за подписью министра Верженна. Presto! В путь! 24-го оба брата поспешно покинули Париж.

Поездка в Вену окажется для Франческо величайшей удачей в жизни. Он прочно обосновался в австрийской столице и как художник и «распорядитель удовольствий» стал протеже герцога фон Кауница. Он вел роскошную жизнь, о какой всегда мечтал, в великолепных апартаментах со множеством слуг, имел трех лошадей, шесть карет, загородный дом и любовницу. Разумеется, поскольку горбатого могила исправит, он все равно разорился и обанкротился после смерти герцога. Джакомо же Казанова недолго пробыл в Вене, поскольку в середине декабря он уже в Берлине, где надеется получить должность при Академии. 9 января 1784 года его видели в Дессау; 13 января – в Дрездене, где ему не удалось примириться с Джованни Баттиста Казановой; 18 января – в Брюнне, у графа фон Ламберга. 18 февраля он вернулся в Вену, где нашел скромное место секретаря у венецианского посланника Себастьяно Фоскарини. Наконец-то начался менее тягостный и неспокойный период, который, к несчастью, продлится всего год. Вращаясь, к своему великому удовольствию, в избранном и блестящем обществе, он вновь обретает некую радость жизни. Он снова забавляется. Во время карнавала четырежды был на маскарадах, танцевал менуэты и кадрили. Присутствовал на банкетах, которые устраивал посол. После стольких лишений и разочарований он наслаждался мирной жизнью, которую вел в посольстве. Конечно, все это слишком хорошо, чтобы длиться долго…

В сентябре 1785-го у Казановы опять выбита почва из-под ног: он только что лишился своего «хозяина», посла Фоскарини, который умер от подагры в Вене 23 сентября. Благодаря своей скромной должности секретаря, в обязанности которого входило «писать депеши», что позволяло ему считать себя необходимым для хорошей работы посольства, к нему понемногу вернулась былая уверенность в себе. Разве не находится он теперь на службе своей родины в области дипломатии? Со смертью посла он вдруг остался на улице без гроша, сбитый с толку, обескураженный, тем более растерянный, что в Берлине он не получил места при Академии, которого надеялся добиться благодаря своим обширным познаниям во всех отраслях человеческого знания. Он прекрасно понимает, что уже много лет как вышел из возраста обольщения и побед. Теперь ему шестьдесят, он больше не верит в возможность найти себе богатых бескорыстных покровителей, щедрых меценатов, готовых содержать его ради незаменимого удовольствия с ним беседовать. Уже хорошо, если сыщется работодатель, который бы более-менее регулярно ему платил. Ему давно пора осесть, обеспечить себе уход на покой, одним словом – подумать о завершении жизни. По счастью, в Топлице он повстречал, находясь в гостях у семейства Клари, графа Иосифа Карла Иммануила фон Вальдштейна, с которым познакомился в Вене 14 февраля прошлого года во время ужина у посла Фоскарини[102]. Этому графу, владельцу замка Дукс, наследному сенешалю Богемии, венгерскому магнату, начальнику генерального штаба империи, было всего тридцать лет: он исполнял престижные обязанности камергера его императорского величества. Куча официальных титулов, один звучнее другого, что не мешало ему быть закоренелым игроком и страстным любителем скачек. Свои обязанности, положенные по рангу, он выполнял лишь тогда, когда не мог от них отделаться. Он избрал военную карьеру, чтобы избежать более трудных задач, иначе говоря, чтобы вообще ничего не делать. Аристократ самой благородной закваски, но, по меньшей мере, легкомысленный, потомок знаменитого Валленштейна, располагавший с рождения огромными богатствами и бесчисленными возможностями, всегда предоставленный самому себе и совершавший только глупости, повеса, развратник и мот, он до сих пор вел самую беспорядочную жизнь, что сильно огорчало его мать. Судя по письму, написанному Казанове Да Понте в мае 1793 года, «в Лондоне он вел самое неприглядное существование: дурно устроен, дурно одет, дурно обслужен; вечно в кабаре, в лупанарах, в кафе, с мерзавцами, с… не будем об этом; у него ангельское сердце, превосходный характер, но голова еще дурнее нашей». Мы знаем, что в то время, как признает его мать, он в самом деле носился по всей Европе «как шарлатан, всегда путешествуя на своих лошадях, со своими любовницами, неграми и другими нелепо одетыми людьми». Но тот же самый Да Понте, после недобрых инсинуаций, сообщает, что граф, отважный рыцарь, участвовал в подготовке побега Людовика XVI и якобы пытался спасти принцессу де Ламбаль. В общем, это «смесь храбрости и малодушия, утонченности и грубости, величия и позора», род авантюриста, но застрахованного на все случаи жизни своим рождением и состоянием. С чего же это Джакомо Казанова ему понравился? Если верить его дядюшке, принцу Карлу де Линю, их с первой же встречи сблизило масонское братство и общее пристрастие к оккультизму. На самом деле Вальдштейн лишь на следующий год наймет его библиотекарем в свой замок Дукс, чтобы навести порядок среди сорока тысяч томов, которыми он располагал, и составить их подробный каталог.

В прошлом было столько говорено о жутких невзгодах несчастного Казановы, отверженного всей Европой и сосланного во всеми забытую дыру в глуши Центральной Европы, что следует подкорректировать эту чересчур мрачную легенду. Хотя Дукс, конечно, не европейская столица, и это еще мягко сказано, тем не менее это отнюдь не глухое место и не ГУЛАГ для малоизвестных писателей. Городок Дукс, ставший теперь Духцовым, расположен в горном массиве Эрцебирге, в северной Богемии, в десятке километров от границы с Саксонией, неподалеку от курорта Топлиц. Замок Дукс, обширное прямоугольное сооружение, построенное на французский лад в строгих правилах классицизма, в XVIII веке выглядел весьма импозантно. Спереди «замок заключал первый двор; затем, за балюстрадой из шести элементов, на верху которых стояли скульптурные композиции на мифологические сюжеты, открывался парадный двор, флигели и основное здание, расположение окон с перекрестьями в котором наверняка должно было напоминать величественный Версаль», – сообщает Э. Бартолини. Сзади – плоский фасад, украшенный лестницей в стиле тех, какие бывают в оперных театрах. «Под лестницами, напротив единственного входа, в нише, инкрустированной ракушками, стоял старик, удерживая своими все еще крепкими руками молодую женщину в слезах, как и положено, обнаженную. Она силилась вырваться от него под взглядом беспомощного и отчаявшегося Эрота: “Время похищает Красоту”. Никаких сомнений, что старый Джакомо не раз мечтательно и ностальгически любовался этой скульптурной группой. Внутри замка, вокруг большой парадной залы – множество салонов, у каждого из которых было свое особое назначение: для утренних визитов, для дневных посещений, для бильярда, для карточной игры, для кофе, и сотня спален в лабиринте коридоров и лестниц. Это, конечно, не грандиозная пышность Версаля и двора Людовика XV, но и не каменоломни. Дукс, конечно, не Париж со своим роскошным двором и салонами, и маловероятно, чтобы Казанова привлекал сюда восторженных посетителей: на их взгляд, он принадлежал к другой эпохе, был занятным ее свидетельством, но в то же время ходячим анахронизмом, ископаемым. Тем не менее Дукс не был и худшим вариантом для обездоленного и безденежного старика, даже если Джакомо бесконечно жаловался и утверждал, что сожалеет о своем решении, как он писал Иоганну Фердинанду Опицу 13 января 1794 года: «Граф совершил безумство, остановив меня; но согласившись на это, я совершил безумство куда большее». В предисловии к своему фантастическому роману «Искамерон» он пишет: «Вы единственный в мире человек, которому вздумалось остановить мои передвижения в начале сентября 1785 года, доверив мне Вашу прекрасную библиотеку», нет никаких сомнений, что благодарность его, несмотря на вынужденное благодарение и угодливую лесть к хозяину, искренна. Есть что-то нежданное в этом удалении на покой, хоть и не позолоченном, но, по крайней мере, комфортном, и Джакомо Казанова прекрасно знает, что в его возрасте ему было бы трудно найти что-то лучшее.