крови за то, чтобы Палестина не ушла в чужие руки. Они не потерпят господства евреев на этой земле[338].

Что же заставило Фейсала передумать? Арабские авторы, у которых вся эта история, разумеется, вызывала немалое смущение, выдвигали самые разнообразные объяснения. Сам король позднее говорил насчет письма Франкфуртеру, будто не помнит, чтобы писал нечто подобное. Одни арабские комментаторы утверждали, что сионисты подделали документы; другие — что Лоуренс, неоднократно исполнявший функции переводчика при Фейсале, либо намеренно исказил слова короля, либо не владел арабским языком в достаточной степени; третьи заявляли, будто сионисты приезжали на встречи с уже готовыми проектами документов и какой-то хитростью вынуждали короля подписывать договоры, значения которых он не понимал[339]. Но более вероятным представляется, что Фейсал просто заигрывал с сионистскими идеями в надежде, что евреи поддержат его притязания на Сирию. Фейсал был не очень хорошо осведомлен о ситуации в Палестине и не особенно интересовался ею. Британия хотела, чтобы он провел переговоры с Вейцманом, и Фейсал повиновался, поскольку был многим обязан своим британским покровителям. Ему досталась, по выражению М. Перлмана, незавидная роль умеренного политика в период нарастания политического радикализма[340]. Обнаружив, что в Палестине сопротивление сионизму приобрело гораздо более угрожающие масштабы, чем ему казалось, Фейсал поспешно отступил. Впоследствии критики Исполнительного комитета сионистской организации заявляли, что Вейцман и его коллеги приложили недостаточно усилий к тому, чтобы завоевать доверие и дружбу арабов. Однако даже антисионистские источники сообщают, что Вейцман непрерывно докучал королю Фейсалу: «Чего хочет этот человек? Я готов на все, лишь бы от него избавиться. Он меня измотал своими бесконечными речами»[341].

ПРОБЛЕМЫ ПОСЛЕВОЕННОГО ПЕРИОДА

Сионисты придавали заявлениям Фейсала огромное значение и относились к ним как к началу новой эпохи в арабоеврейских отношениях. Раппин замечал, что сионисты очень долго пытались установить контакт с арабами, но «всякий раз мы возвращались разочарованными, и надежды наши разбивались вновь и вновь». Арабы просто не желали обсуждать принципиально важные вопросы[342]. Раппин ожидал, что за торжественными заявлениями Фейсала наконец последуют реальные перемены к лучшему. И лишь немногие евреи, наблюдавшие за положением дел в Палестине, не разделяли подобного оптимизма, отмечая, что палестинские арабы вовсе не испытывают особой радости в связи с Декларацией Бальфура. Почувствовав, что многие члены британской военной администрации разделяют их беспокойство, арабы начали открыто протестовать против «этой чудовищной несправедливости, о которой придется пожалеть всему миру». В начале 1919 г. в Иерусалиме и Яффе появились листовки, призывавшие всех арабов сплотиться перед лицом «сионистской угрозы». В этих листовках евреев уподобляли ядовитым змеям. Заявлялось, что евреев не смогла вытерпеть ни одна нация в мире и что палестинские арабы будут до конца защищать свою родину от сионистских агрессоров[343]. Еще раньше была основана арабская террористическая организация «Черная рука», а в феврале 1919 г. в Яффе состоялось первое собрание Мусульмано-христианского союза, возглавившего антисионистское движение.

В январе 1919 г. всеарабская конференция в Палестине потребовала отказаться от данного евреям разрешения на создание колоний в Палестине. Это требование было поддержано затем в ходе традиционных празднеств Неби Муса в Иерусалиме в 1919 и 1920 гг. Глава Иерусалима, араб Муса Касем, в феврале 1920 г. возглавил антисионистскую демонстрацию. «Еврейская тема» активно обсуждалась на совещаниях и фигурировала в решениях четырех арабских конгрессов, состоявшихся с июля 1919 по май 1921 г., в итоге которых сформировался верховный Исполнительный комитет арабского националистического движения. Вплоть до отмены британского мандата этот комитет оставался главным представительным органом арабов. В 1921 г. в Лондон приехала арабская делегация во главе с Мусой Касемом; в беседе с м-ром Черчиллем, секретарем колоний, арабы выразили протест против «наплыва еврейских иммигрантов» в Палестину; против признания иврита государственным языком; против «сионистских наклонностей» сэра Герберта Сэмюэла, первого верховного комиссара; против концессии, данной Пинхасу Рутенбергу на учреждение компании по электрификации, и против множества других «несправедливостей».

Сопротивление арабов не вызвало особого удивления у архитекторов еврейского национального дома. В 1919 г. Бальфур писал, что не думает, будто сионизм способен повредить арабам, но что они никогда не примут евреев с радостью. Формулировки Декларации Бальфура не отличались точностью, однако в целом она предполагала, что рано или поздно в Палестине все же будет создано еврейское государство. По расчетам Черчилля, численность населения этого государства будет составлять 3–4 миллиона. По общему соглашению, Сирия и Аравия должны будут остаться в руках арабов, а Палестина — перейти в руки евреев, и палестинским арабам придется с этим смириться. Как отмечал Бальфур, «прав сионизм или нет, хорош он или плох, — он коренится в вековых традициях, и нынешние его нужды и надежды на будущее гораздо более важны, чем желания 700 тысяч арабов». Однако те, кто должен был исполнять эти политические директивы в Каире и Иерусалиме, вовсе не полностью разделяли подобные взгляды. Местные чиновники усердно и небезуспешно старались свести на нет последствия Декларации Бальфура. В 1922 г. было принято решение, что еврейская иммиграция не должна превосходить экономических возможностей страны[344], а в 1930-е гг. аксиомой британской политики в Палестине стало убеждение в том, что строительство еврейского национального дома зависит от согласия арабов, что означало, в сущности, отказ от положений Декларации Бальфура.

Таковы были разочарования, с которыми постоянно сталкивалось сионистское движение. На раннем этапе своей деятельности сионисты смотрели на развитие отношений с арабами в целом оптимистично, полагая, что местное население Палестины быстро успокоится и смирится с идеей еврейского национального дома. Одним из немногих исключений был Ахад Гаам, не устававший, подобно Кассандре, изрекать мрачные пророчества. Он предупреждал, что рано еще трубить в мессианские трубы и возглашать день искупления. Этот пророк культурного сионизма был убежден, что евреи не должны торопиться с колонизацией, поскольку условия для успеха еще не созрели. Не следует также забывать, что для арабов Палестина — тоже национальный дом[345]. Еще более радикальных взглядов придерживался Раппин — реалист, полностью осознававший всю глубину пропасти, разделявшей новых иммигрантов и палестинских арабов[346]. Однако Раппин не считал столкновение интересов двух народов неминуемым: ведь в Палестине было еще десять миллионов дунамов свободной невозделываемой земли — вдвое больше, чем сионистам понадобится для колонизации в ближайшие тридцать лет. По расчетам Раппина, за это время в Палестину должно иммигрировать от одного до двух миллионов евреев; Вейцман полагал, что каждый год будет приезжать 60–70 тысяч; Моцкин упоминал цифру в 100 тысяч; а Соколов, более далекий от практической деятельности, надеялся на репатриацию «пяти миллионов в течение двадцати пяти лет». В действительности же за первые пять послевоенных лет в Палестину прибыло не