арабы хотят сохранить свою нацию и развивать собственную культуру. Однако для этого им необходимы специфически европейские блага: деньги, организация труда, машины. И евреи для них — это соперники, угрожающие их владычеству в Палестине…»[321].

И спустя много лет Лихтхайм отметит, что ему еще до 1914 г. было понятно: национальные чаяния сионистов и палестинских арабов несовместимы и непримиримы друг с другом[322].

Раппин, со своей стороны, по-прежнему верил в двухнациональное государство. На сионистском конгрессе в Вене в 1925 г. он все еще заявлял, что отказался бы от возможности воплотить идеи сионизма, если бы не видел шанса по справедливости удовлетворить национальные интересы обоих народов — и евреев, и арабов. Но вскоре после этого заявления Раппина охватили сомнения. Он обнаружил, что все палестинские арабы настроены против сионизма и что единственное приемлемое для арабов решение палестинской проблемы состоит в прекращении еврейской иммиграции и экономического развития еврейских колоний. В декабре 1931 г. Раппин с грустью писал Виктору Якобсону, своему старому другу времен работы в Константинополе: «То, чего мы сейчас можем добиться от арабов, нам не нужно. А того, что нам нужно, мы добиться не можем. В лучшем случае арабы могут предоставить нам тот же статус, который мы занимаем в Восточной Европе. Но ситуация в Восточной Европе нам известна слишком хорошо…»[323].

За пределами политических проблем отношения между евреями и арабами в Палестине до 1914 г. были не так уж плохи — особенно если учесть огромные культурные и социальные различия между этими двумя народами. Арабы и евреи соседствовали друг с другом и, как всегда бывает между соседями, не только враждовали, но и сотрудничали. Для многих евреев-старожилов, особенно сефардов, арабский язык был родным. Еврейские и арабские дети вместе играли и росли на соседних улицах; евреи вели дела с арабами; некоторые евреи писали стихи на арабском языке и публиковали статьи в арабских газетах. Было даже, до определенной степени, светское общение между двумя народами. Новые иммигранты тоже проявляли немалый интерес к жизни арабов. Шомрим, еврейские стражи порядка, нередко носили арабские головные повязки (кефия) и изо всех сил старались поддерживать дружеские отношения с жителями соседних деревень. В иврит вошло множество арабских разговорных выражений (как правило, не самого высокого литературного уровня). Еще до I мировой войны с книгой Моше Смилан-ского «Гавадья Муса» в еврейскую литературу вошла арабская тема. Смиланский писал рассказы о жизни феллахов, проникнутые симпатией и сочувствием и нередко идеализировавшие арабов. В целом, сионисты уважали арабов и относились к ним, примерно как к дальним родственникам, хотя довольно отсталым и бесполезным в практическом плане. Ни малейшей ненависти к арабам сионисты не питали. Но они были слишком поглощены строительством собственного национального дома и игнорировали тот факт, что их соседи тоже проходят стадию национального возрождения. Подчас, казалось, сионисты сознательно отказывают арабам в этом праве.

На совещаниях Исполнительного комитета сионистской организации время от времени обсуждались различные аспекты «арабского вопроса». Раппин в своем докладе на 11-м конгрессе заявил, что необходимо вернуться к проблеме, которой сионисты так долго пренебрегали, и исправить допущенные ошибки. «Нельзя ограничиваться простыми заверениями арабов в том, что мы приезжаем в их страну как друзья. Мы должны доказать это на деле»[324]. На предыдущем конгрессе Шломо Капланский, один из лидеров сионистской Партии труда, подчеркнул необходимость сближения с арабами. Он не верил в то, что конфликт между сионистами и феллахами окажется затяжным, и был убежден в достижимости взаимопонимания если не с эфенди, то, по крайней мере, с демократическими силами в арабском мире[325].

Но Раппин не представлял себе, каким способом можно завоевать дружбу арабов. Ему пришлось прибегнуть к старым аргументам: сионистская колонизация принесла арабам огромные материальные выгоды; арабы переняли у евреев современные сельскохозяйственные технологии; еврейские врачи помогают арабам бороться с эпидемиями. Раппин понимал, что при покупке земель у арабов следует соблюдать величайшую осторожность и такт, иначе возможны самые тяжелые последствия. В мае 1911 г. в меморандуме для сионистского Исполнительного комитета он предложил план перемещения населения в ограниченных масштабах. По этому плану сионисты должны были приобрести землю близ Алеппо и Хомса в северной Сирии и переселить на эту землю крестьян, лишившихся своих владений в Палестине. Но это предложение не было принято, поскольку считалось, что оно неминуемо укрепит арабов в их подозрениях относительно намерений сионистов[326].

Но несмотря на то, что план доктора Раппина отвергли, идея перемещения населения продолжала занимать других членов Исполнительного комитета. В 1912 г. Лев Моцкин, отошедший от позиций Ахада Гаама (который к тому времени пришел к чрезвычайно пессимистическим выводам по поводу улучшения отношений арабов к сионистам, уверившись в том, что арабы никогда не потерпят еврейского большинства в Палестине), предложил рассмотреть арабо-еврейскую проблему в более широком контексте: вокруг Палестины располагались обширные целинные земли, принадлежавшие арабам; возможно, арабы захотят переселиться туда и обосноваться на деньги, вырученные от продажи палестинских земель сионистам[327]? В 1914 г. Моцкин и Соколов снова, по-видимому, вернулись к идее перемещения населения. Самым последовательным сторонником ее был Израэль Зангвилль, англо-еврейский писатель, в серии своих выступлений и статей во время и после I мировой войны критиковавший сионистов за то, что они игнорируют факт населенности Палестины. Центральное место в его плане занимала концепция «переселения арабов» в их собственное арабское государство. Разумеется, принуждать арабов к переселению нельзя: нужно достичь с ними дружеского соглашения по этому вопросу. Зангвилль указывал, что история знает множество подобных случаев миграции, в том числе переселение буров в Трансвааль; так почему бы арабам не признать, что переселение окажется для них выгодным? Сионисты полностью компенсируют им все потери. Позднее Зангвилль объяснял своему другу, на что он надеялся: он ожидал, что в послевоенном мире, переустроенном на основе здравого смысла и братской любви между народами, для палестинских арабов, чьи предки много лет терпели угнетение, будет создано новое государство в Аравии. И они естественным образом проникнутся сочувствием к идеалу еще более несчастной нации Израиля и проявят великодушие, оставив эти несколько тысяч квадратных миль территории народу, мечтавшему о них две тысячи лет. Зангвилль мечтал о том, как арабское и еврейское государство будут расти и крепнуть бок о бок; «а в противном случае он вообще не представлял себе, каким образом может возникнуть еврейское государство»[328].

Однако концепция переселения так и не нашла себе официального места в политике сионизма. Бен-Гурион категорически отверг ее, заявив, что даже если бы у евреев и было право изгнать арабов, они бы им не