Вот фокусник! Он всегда все знает про нее. Но сейчас это даже на руку, он понял, и ни о чем говорить не надо. Конечно, может, он не сразу поверит этой внезапной перемене, но она постарается доказать свою любовь.

– Юра, любимый, я все объясню. – Она сделала пару шагов к его креслу, желая быть ближе. – Я была такая дура, такая стерва…

Он поморщился, словно от головной боли.

– Света, хватит, не унижайся. Мне это неприятно и не нужно. Давай обойдемся без последнего объяснения.

Она замерла. Последнего? Нет, это же первое их искреннее объяснение, это только начало!

– Я все равно скажу, Юра, – торопливо и настойчиво заговорила она. – Я люблю тебя, давно люблю, только не понимала этого. Юра, ты должен мне поверить!

Она смотрела умоляюще, а он не отвечал. Долго, слишком долго. Наконец, выдохнул:

– Я тебе верю. А как же твой Улицкий?

Она повела плечами, будто открещиваясь от своей бывшей любви.

– Я… сегодня поняла, что давно уже не люблю его, просто… Просто я влюбилась в него еще в детстве и привыкла думать, что всегда буду любить. Я воображала, что он необыкновенный, самый лучший, а он оказался жалким и беспомощным.

– Нет, – покачал головой Юрий. – Он обычный порядочный человек. Просто в этом новом, с ног на голову перевернутом мире ему неуютно, и он пытается жить по законам старого мира, к которому будет принадлежать до конца своих дней.

– Ах, плевать мне на него! Юра, неужели теперь, когда я… Ты что, не рад?..

Она умолкла. Почему он не поможет ей? Протянул бы руки, обнял, поцеловал… Это лучше любых слов. Неужели хочет поиздеваться? Но тут она поняла, что он удерживает ее на расстоянии не из мстительности. Глаза его были потухшими, безжизненными.

– Рад?.. Было время, когда я прыгал бы до седьмого неба от счастья, услышав такое от тебя. А сейчас это не имеет никакого значения.

– Имеет, – упрямо возразила она. – Ты ведь любишь меня! И Маня так сказала.

– Маня сказала то, что знала она. Но это не есть истина. Света, тебе никогда не приходило в голову, что даже самая сильная любовь может износиться? – Он замолк на несколько секунд, глядя на ее изумленное лицо, вздохнул и продолжил: – Вот и моя износилась. Износилась в бесконечной борьбе с Михаилом Улицким и твоим чертовым упрямством. Ты же, как бультерьер, вцепляешься в то, чего хочешь… Или думаешь, что хочешь…

– Нет, не бывает так, чтобы любовь износилась… – попробовала вставить она, но Юрий не дал.

– А твоя – к Улицкому?

– Я не любила его по-настоящему!

– Ну да, ты всего лишь имитировала любовь столько лет. Света, я не упрекаю и не обвиняю, и твои оправдательные речи мне не нужны. Все, проехали – финита ля комедия… Если тебе угодно, могу попробовать объяснить, что я имею в виду, хотя какой смысл…

Она смотрела в его поблекшие, потерявшие после смерти дочери свою пронзительную синь глаза, и слушала ровный бесстрастный голос. Интонации были незнакомыми, слова тоже. Ей показалось, впервые в жизни он говорит с ней по-человечески – без ехидства, без загадок – просто говорит, как все нормальные люди.

– Знаешь, как я любил тебя? Порой мне казалось, что ни один мужчина в мире не любил женщину так сильно. Я полюбил тебя практически с первого взгляда. Ты была такая юная, такая наивная и ершистая, просто потрясающая… Когда ты отказалась уехать со мной за границу, я пытался тебя забыть… Не вышло, все равно помнил… И когда ты пришла ко мне за деньгами, а я не мог ничем помочь – знала бы ты, как я спешил, как рвался назад в Питер, чтобы успеть… Я готов был убить твоего толстяка Смирнова, когда узнал, что ты вышла замуж… Я любил тебя, но не мог сказать. Это признание стало бы дамокловым мечом над моей головой…Ты ведь так жестока к тем, кто любит тебя.

Света пыталась вникнуть в смысл слов, но слишком следила за его лицом, поняла лишь, что Юра ее любит, даже почудился отголосок страсти в его голосе.

– Конечно, я всегда помнил об Улицком и, когда мы поженились, знал, что ты не любишь меня, но был слишком самонадеян, считал, что сумею вытеснить его из твоего сердца. Смешно?.. Я хотел баловать тебя, заботиться, выполнять твои желания и этим заслужить любовь, мне хотелось, чтобы ты жила беззаботно и счастливо. Тебе ведь сильно досталось в совсем еще юном возрасте…

Он говорил спокойно, но устало, как человек, смотрящий на себя и на весь мир отрешенно, безо всякой надежды.

Сердце у Светы упало. Так говорил Миша тогда, в парадной, когда объяснял, почему не может жить в новом мире. В отчаянии она ловила каждое слово Юры.

– …Мне казалось, мы созданы друг для друга и должны быть счастливы, потому что я единственный любил тебя такой, какая ты есть на самом деле: жесткая, бессовестная, беспринципная… Я надеялся, что ты забудешь об Улицком, но он всегда был рядом… Это приводило меня в бешенство. Ты хотела видеть на моем месте за обеденным столом Улицкого, и в постели я знал, что… Впрочем, сейчас это уже не имеет значения. Удивительно, почему мне тогда было так больно?.. А потом ты выставила меня из спальни, и я вернулся к своим шлюхам, поняв, что эксперимент не удался.

Он умолк, отвернулся и некоторое время смотрел в темноту за окном.

– Конечно, я мучился и страдал… А в ту безумную ночь мне показалось, что ты меня все-таки любишь. Но очнувшись наутро, протрезвев, подумал: этого не может быть. И сбежал. Опять напился и надебоширил… А когда вернулся – нагрубил от волнения, а сам ждал какого-то знака от тебя, шага навстречу… Если бы я заметил хоть тень любви… Но ты была, как лед.

– Юра, ты явился такой наглый, как я могла быть ласковой?.. А я ведь хотела. Правда, хотела. Кажется, тогда я впервые поняла, что ты нужен мне… После того дня я, пожалуй, уже и не мечтала о Мише. Но ты был такой гадкий тогда, что я…

– А, – он махнул рукой и разгладил усы. – Похоже, мы тогда не поняли друг друга… Бывает. Сейчас это уже не важно. Я просто рассказываю, куда делась любовь… Когда ты упала, я знал, что виноват. Сидел под окнами твоей палаты, ждал, что позовешь, – а ты не позвала. И я понял, что это все, конец.

Он умолк, глядя сквозь нее невидящими глазами, и опять напомнил ей Мишу.

– Но у нас была Лорочка, и я стал жить ради нее. Она ведь была похожа на тебя, такая же своенравная, храбрая, задорная, мне нравилось думать, что такой ты была в детстве. И она, в отличие от тебя, меня любила, а я был счастлив отдать ей свою большую любовь… Когда Лоры не стало, с ней ушло все.

Он произнес последние слова спокойно и тихо, а у нее душа перевернулась от жалости. Впервые в жизни она понимала его. Она понимала его упорное стремление оградить себя от унижения, несгибаемую гордость, не позволявшую признаться в любви из боязни оказаться в полной ее власти.

– Юрочка, любимый, – проговорила она, подавшись к нему, надеясь, что он допустит, прижмет к себе, обнимет. – Прости, что так все вышло, но я исправлюсь. Милый мой, теперь, когда знаем всю правду друг про друга, мы ведь можем попробовать снова… Юр, ну посмотри на меня… Я ведь могу родить еще ребенка… Пусть не такого, как Лора…