— Этим летом я с тобой хотел поработать, — сказал Джордж. — Зря ты запланировал отпуск.

— У меня тоже отпуск.

— Но я хочу попахать, как ты. Давай оставим пляж и рыбалку на выходные дни. У меня в сентябре пара загородных вечеринок.

В конце первой недели за обедом в «Эль-Патио» Джордж обронил имя Уордмана. Оно упало, как граната с выдернутой чекой, в тарелку Лоусона.

— У нас с ним похожее чувство юмора, — сказал Джордж. — Поэтому мне и нравится жить с ним вместе. Он ограниченный, но когда на меня нападает вдумчивость, я общаюсь с другими.

— У меня от него впечатление скорее заурядности, — спокойно заметил Лоусон.

— Заурядности! — возразил Джордж. — Да его в любое студенческое общество примут!

Лоусон подумал: «Это ничего не доказывает», — но говорить не стал.

Джорджу из разных мест в Европе приходили письма с почерком Уордмана на конвертах — Лоусон бестрепетно передавал их сыну. Приходили письма от девушек, написанные разными почерками, их Лоусон мысленно прочитывал — все были от Элси и во всех сказано: «Джордж, помоги мне! Что мы наделали?»

Но по утрам Лоусон мог быть достаточно современным и думал: «У нас не тысяча восемьсот девяностый год, и для соблазнения нужны двое».

Примерно в таком духе Джордж впервые распаковал свой нравственный багаж.

— Когда вернусь, в Филадельфию — ни ногой. Господи! Если девушка втюрилась в кого-то, она пойдет на что угодно.

— На что угодно?

— Абсолютно. Старинный прием с мышеловкой.

— Почему они не ищут мужчин, которые готовы жениться?

— Это после. Я говорю о сексе — надеюсь, тебя это не шокирует. Он еще происходит, как ты знаешь.

«Сдержись», — прошептал себе Лоусон, помня только, что Джорджа надо разлучить с Уордманом и что если Джордж ведет себя как грубый самец, его надо притормозить, пока не дошло до несчастья и для него самого, и для «сладкой шестнадцатилетней». Так шли недели, и общество Джорджа и молодило его, и старило. Потом пришли письма.

Лоусону пришел конверт из Лондона, в нем была копия напечатанного на машинке письма регистратору университета. В письме сообщалось, что он, Уордман Эванс, в следующем году не будет жить в комнате с Джорджем Дюбарри, а причиной называлось: «…поскольку я ухожу из университета, о чем уведомил декана».

Ниже была приписка чернилами:

Был конверт для Джорджа с тем же почерком, но Джордж на два дня уехал по делам в Пинар-дель-Рио, и Лоусон плохо провел выходные, перечитывая письмо Уордмана Джорджу, свое письмо Уордману и думая, не он ли довел молодого человека до такой крайности. Утешался он мыслью, что интересы Уордмана явно не связаны с Нью-Хейвеном, и потеря для университета будет невелика.

Джордж пришел в контору в понедельник, положил письмо Уордмана в карман, поговорил о Пинар-дель-Рио и сказал, что хочет пропустить вечеринки и поработать на Кубе до начала занятий. Но позже днем, когда они встретились в клубе Лоусона, Джордж был крайне мрачен.

— Какой дурак Уордман! Не в том беда, что надо искать другого соседа, хотя будет уже не то… Но какой же дурак.

— Что он сделал?

— Бросил колледж, — с тяжелым недоумением сказал Джордж. — Так спятить.

Лоусон молчал; нервы натянулись.

— Почему он бросил? Или это секрет?

— Ну, такого в секрете не удержишь.

— Раз так… мне можно узнать… что он сделал?

— Кажется, он женился на шлюшке по имени Люси Бикмастер.

Лоусон подозвал проходящего официанта и попросил двойное виски. Джордж взял пиво. Оба молчали; Джордж вынул письмо и стал перечитывать.

— Почему он на ней женился? — спросил Лоусон.

— В том-то и загадка.

— Может быть… вынужден?

— Не смеши меня. Я три года знаю Люси. — И тут же быстро добавил: — Только ничего не придумывай, отец, у меня никаких планов на нее не было. Я просто знаю ее характер и догадываюсь, что он влип.

— Не спешишь ли ты с выводами насчет девушки, — холодно сказал Лоусон, — не имея никаких доказательств противного, разве нельзя предположить, что девушка семнадцати лет…

Он осекся, наткнувшись на удивленный взгляд сына.

— Откуда ты знаешь, что ей семнадцать?

— По-моему, ты мне сказал.

— Не помню, чтобы говорил.

Лоусон выпил виски и заказал еще.

— Он упомянул тебя в письме, — сказал Джордж.

Сердце у Лоусона екнуло.

— Он передает тебе привет и надеется, что ты окажешь на меня хорошее влияние.

— Оставим это, — сказал Лоусон. — Я огорчен тем, что ты огорчен, но он дурак, как ты говоришь, если бросил учебу из-за девушки.

— Он попал в западню.

— Возможно.

Они встали.

— Девушку я не знаю, — сказал Лоусон, — но, говоря абстрактно, надеюсь только, что она не попала тоже в западню.

У него было искушение выпить еще перед уходом, но это нарушило бы его правила. А затем от огорчения из-за своей маленькой оплошности он допустил другую оговорку.

— Может быть, сам Уордман не такой уж образец призового мужчины.

Лоусон вышел из клуба на ослепительный солнечный свет с ощущением победы и сделался разговорчив; он был рад, что они с Джорджем благоразумно проведут вечер порознь.

…Позже он зашел в бар, где подавали молодые девушки. Уходя, он приподнял шляпу на латинский манер.

— Multa gratia, Lucia[15], — весело сказал он, а затем другой барменше: — Adios, Elsie[16].

Он снова приподнял шляпу, поклонился и вышел. Две девушки смотрели ему вслед, не понимая, что поклонился он через два поколения назад, в американское прошлое.

Ощущение победы не покидало его и на следующее утро — он пришел в свою контору поздно, будущее сына и его самого виделось ему в благоприятном свете. Джорджа еще не было, но на столе лежал конверт с надписью его рукой: «Лично». Лоусон открыл его и прочел письмо. После этого, как и в прошлый раз, вызвал звонком секретаршу и сказал: