И трупы. На моих глазах умерло почти двадцать человек. Многих я знала по именам.

— Ну что вы застыли, как статуя Скорбящей? — язвительно продолжает маг. Он шипит, морщится и пробует отодрать рубашку от раны, но та присохла. — Если собираетесь меня оплакивать, придется подождать. И лучше с той стороны двери.

Больше не обращая на меня внимания, он достает кинжал и пытается обрезать ткань вокруг раны. Так неуклюже, что на это просто больно смотреть.

— Дай я, — неожиданно для самой себя предлагаю я.

Его глаза изумленно расширяются, и я понимаю, что все — сейчас Элвин скажет какую-нибудь гадость, после которой мне останется только уйти, хлопнув дверью. И пусть сам разбирается со своей рубашкой и раной.

Но он молча протягивает кинжал и поворачивается. Я становлюсь рядом на колени и, закусив губу, аккуратно перепиливаю тонкий батист. Края раны расходятся, выплескивая струйки алой крови. От этого зрелища к горлу подкатывает тошнота.

Порез длинный, но неглубокий. Уж на что я полный профан в медицине, и то вижу, что рана не опасная. Во время осады мне приходилось наблюдать куда более жуткие вещи.

Плохо лишь то, что крови много. Очень много. И мне не нравятся бледность Элвина и тяжелое дыхание.

— Ерунда, царапина, — эхом на мои мысли отзывается маг. — Скользнуло по ребрам.

— Почему столько крови?

— Верховая прогулка и подъем на пятый этаж способствуют, знаешь ли, — с этими словами он стягивает края раны и прикладывает к ней остатки рубашки.

— Надо было к доктору, — говорю я с укором. И пытаюсь вспомнить все, чему успела научиться за недели осады.

— Вот еще! Буду я его дергать с такой мелочью! Здесь достаточно Джаниса. Где его гриски носят?

При чем здесь Джанис?

Я открываю рот, чтобы задать этот вопрос, но говорю совсем другое.

— Прекрати немедленно! Сядь! — даже не говорю — рявкаю. Да таким приказным и властным тоном, что сама себе удивляюсь. Не ожидала от себя такого. А еще меньше ожидала, что маг послушается.

Ну а что еще делать, если он собирается встать?

А дальше я как будто разделяюсь на две Франчески. Одна действует, а вторая наблюдает за ней в безмолвном удивлении.

— В этом доме есть бинты?

— Все есть на втором этаже, в лаборатории. Я как раз туда собирался, когда вы начали играть в бравого командира центурии, — он снова порывается встать.

— Да сядь же, — мне приходится пихнуть его обратно на диван. — Не усложняй мне работу! Где именно в лаборатории?

— Ты не найдешь.

— Найду. Ну?

— Третий шкаф от двери… или второй. Не помню точно. Верхняя полка.

Выслушав объяснения, я бегу вниз по лестнице. Маг, верно, считает меня совсем за идиотку, потому что я без труда нахожу все нужное — спиртовые настойки, мази, чистые бинты, иглы и нитки для сшивания раны. Складываю все в медный таз и снова бегом возвращаюсь наверх.

Элвин все так же сидит, зажимая рану. При виде меня ухмыляется и бормочет что-то о квартерианском милосердии, но я слишком занята, чтобы вникать в его остроты.

Сметаю со стола наваленные бумаги и безделушки.

— Сеньорита, вы решили уничтожить мою комнату?

Но та, другая Фран, которая сейчас действует, совсем не обижается на слова мага. По правде сказать, она их едва замечает, вся поглощенная куда более важной задачей. Я выкладываю на столе лекарства и сую под нос магу таз:

— Воды!

Таз наполняется теплой водой.

— Повернись!

— Леди, я вас боюсь, — его голос дрожит от сдерживаемого смеха. — Кто вы такая и что сделали с моей кошкой?

— Не смейся, — укоризненно говорю я, смачивая рану и отлепляя пропитанные кровью лохмотья. — Так крови больше.

— Не буду, — соглашается он. — Так еще и больнее.

Вода в тазу быстро становится розовой, потом красной.

— Вон тот пузырек из темного стекла, — указывает маг.

Я послушно откупориваю бутылочку. В нос шибает резкий запах спирта и трав.

Пока я обрабатываю рану, Элвин шипит и ругается сквозь зубы. Потом командует:

— Банка с синей крышкой.

Внутри густая, пахнущая травами субстанция.

— Это что? — с подозрением спрашиваю я. У нашего медика в Кастелло ди Нава никогда не видела ничего подобного.

— То, чем вы мне сейчас смажете рану. Перед тем, как забинтовать.

Я фыркаю, но подчиняюсь. Не хочет объяснять — и не надо. Ему же хуже, если я что-то сделаю неправильно.

Мазь очень жирная, темно-зеленого цвета. Покрытая ею рана выглядит жутковато, но кровотечение разом прекращается. Я вставляю нитку в иглу, но маг качает головой:

— Не надо.

— Заживать будет дольше. И шрам останется.

— Шрама не останется, а заживать будет до прихода Джаниса, чтобы ему сдохнуть, но не раньше, чем он вернется домой.

— При чем здесь Джанис?

Вместо ответа Элвин кивает на бинты:

— Займитесь перевязкой, леди. Раз уж вызвались играть в доктора.

Я вспыхиваю от гнева. Ну конечно, отвечать на мои вопросы совсем не обязательно. Можно просто шпынять меня и раздавать указания.

— Кажется, вы и сами неплохо справитесь.

Он улыбается:

— Справлюсь. Но вы своими нежными ручками сделаете это лучше. Давайте, Франческа! Я в вас верю.

Его слова будят во мне глухое возмущение. Я отступаю, на всякий случай пряча руки за спиной, и мотаю головой.

Теперь, когда из раны больше не хлещет кровь при каждом выдохе, я вообще не понимаю, что на меня нашло. Что я делаю наедине с полуобнаженным мужчиной и зачем вызвалась «играть в доктора»? Испугалась, что он умрет? Разве не об этом я молилась совсем недавно?

Только что, минуту назад, он был просто страдающим от раны человеком, которому нужна моя помощь, но стоило начать думать о нем как о мужчине, и в голову полезла тысяча мыслей — в основном глупых и стыдных. Например, про то, что он идеально сложен — широкие плечи, по которым хочется провести рукой, стройная талия, прорисованные мышцы на груди и животе с тонкой сеткой старых шрамов. Белые, они почти не заметны на светлой коже…

Смешно: мне по-прежнему до тошноты отвратительна мысль о сексе, но нравится смотреть на Элвина.

…Потому, что он — красивый, и пусть я привыкла ценить в людях прежде всего душу, телесная красота тоже важна…

И совсем уже не к месту вспоминаются наши поцелуи. Вкус его губ, горячие объятия…

Ужасно! Как я могу думать о таком? После всего, что он со мной сделал?