Для сравнения вспомним, что в годы НЭПа среднегодовой прирост составлял 2,3 % и в натуральном измерении превышал 3 млн. Так что при всех разумных ограничениях, включая потерю части территорий, СССР, как наследник царской России, имел полное право рассчитывать если не на 590, то хотя бы на 380–400 млн к 90-м годам XX века. Кончина режима, однако, случилась на уровне 290 млн, причем в последние годы рост продолжался в основном за счет республик Средней Азии и Кавказа, которые до демографического перехода еще не добрались. Опять налицо брешь порядка 100 млн, хотя ее оценка получена независимо от Волкова, Лоримера, или Вишневского. И никаких иных объяснений этому провалу, кроме растянувшегося на 70 лет последнего боя, просто нет.

Частный случай С. С. Сулакшина и И. А. Гундарова

На этом скорбном фоне умилительно выглядят демографические упражнения бойцов агиографического фронта, которые с цифрами и фактами в руках вкручивают не слишком подготовленному читателю про особую роль духовности и советского патриотизма в репродуктивном поведении трудящихся. Особенно хороши и свежи были розы у Игоря Алексеевича Гундарова и Степана Степановича Сулакшина, которые в период восстановления чекистской вертикали наперебой объясняли читателям, что демографический облом (подготовленный долговременным трендом сталинской эпохи) на самом деле явился следствием оскудения веры и разрушения уникальной православно-социалистической семейной культуры. Соответственно, спасение русского народа — в возрождении духовных скреп и своеобычности, в изоляции от губительных европейских веяний и в укреплении вертикали.

В поисках козырного аргумента С.С. Сулакшин много сил отдал рассказам о том, как через неполный год (сказал бы прямо — через девять месяцев) после разгрома гитлеровцев под Сталинградом невероятно подскочило число де-торождений в Нижнем Новгороде (Горьком). Вот как повлияли на советский народ счастливые известия с фронта! Да, тяжкое военное время. Да, скудное карточное снабжение. Да, нет приличного жилья. Но как мало все эти мелочи значат для нашего несгибаемого народа в сравнении с благой вестью, что враг под городом Сталина повержен!

Тут бы самое время всплакнуть от избытка чувств, но зараза эпистемологического колониализма (ох, не зря предупреждал А.Г. Дугин!!) подзуживает удостовериться: а только ли над городом Горьким пролилась животворная энергия победы или так в едином порыве среагировал весь многонациональный советский народ? Вопрос тем актуальнее, что Борис Урланис еще в 60-х годах на основе школьной статистики показал, что именно по итогам 1943 г. (как раз год после Сталинградской битвы) в стране был отмечен самый глубокий спад рождаемости. Дело нехитрое: число школьников в СССР контролировалось очень аккуратно, буквально по головам. От этого зависели такие важные для казны параметры, как нагрузка и количество учителей, медицинское обслуживание, число школ, ожидаемый призыв в армию, ресурсы рабочей силы и т. п.

Так вот, Урланис для оценки демографического следа Большой войны взял да и сравнил, сколько в советских школах послевоенной поры училось детей по годам рождения от 1940 по 1945-й. И вышло, как на грех, что именно 1943 г. показал самый катастрофический минимум — в два с лишним раза ниже по сравнению со временем до начала войны и после ее окончания.

Очень органичная история. Патриоты Степан Сулакшин и Игорь Гундаров демографа Урланиса, по всей вероятности, не читали. Да и зачем, если им, истинно советским людям, и так все очевидно. Вместо этого они вдохновенно пересказывают друг другу историю о детородной силе сталинградской победы, радостно констатируют увеличение числа деторождений в г. Горьком (где ясные зорьки) и смело распространяют это наблюдение на весь советский народ. Но как быть с советской школьной статистикой, которая вместо роста деторождений для этого интервала вредительски фиксирует провал? То ли весть о великой победе, благополучно дошедшая до Горького, затерялась где-то по пути к прочим городам и весям. То ли она была не такой уж благой в демографическим смысле. То ли советское население не такое уж своеобычное, как считают стратегически мыслящие демографы. То ли они просто не вполне компетентны в вопросе, о котором взялись судить.

Большой новости в этом нет — типичный эффект джугафилии. Чем меньше знаешь, тем легче любить великий-могучий Советский Союз и лично тов. Сталина. Да черт с ним, с этим Урланисом! Но ведь есть еще и такая штука, как перепись. Наша, советская, которая никогда не подведет. В частности, первая послевоенная перепись 1959 г. По ней тоже не слишком сложно установить, в какие годы советский народ рожал детей больше, а в какие меньше. Например, каждый волен рассчитать, какую долю когорты 1940, 41, 42, 43… и прочих военных годов рождения составляют во всем населении на 1959 г. Как раз такую довольно скучную, но важную работу взял на себя священник Николай Савченко в статье «Подробно о потерях Великой Отечественной войны»[136]. Не нам судить, кто лучше разбирается в духовности русского народа — доктор физ. — мат. наук Сулакшин или священник Савченко. Но со статистическим материалом о. Савченко обращается не в пример корректней. Его результаты просты и красноречивы. Люди 1940 г. рождения в составе всего населения в 1959 г. (в это время им уже 19 лет) составляют 20,1 чел. в пересчете на 1000, или 20,1%о. Люди 1941 г.р. — 17,5 %; 1942 г.р. — 12,0 %; 1943 г.р. (внимание — минимум!) — 8,6 %; 1944 г.р. — 9,4 %; 1945 г.р. — 10,6 %; 1946 г.р. — 17,1 %.

По существу, ровно то, о чем более 40 лет назад на основе школьного учета рассказал Урланис. Хотя вскрыто с другого боку и другим методом. Правда так или иначе вылезает наружу. Не через ту пробоину в сталинской мифологии, так через эту. Без репрессий и террора, только за счет страстного вранья ее под замком не удержишь. В 1943 г. страна, вместо того чтобы рожать зачатых девять месяцев назад в патриотическом восторге от сталинградской победы младенцев, демонстрирует, напротив, угрюмое снижение детородной силы.

А что же Горький-Нижний?! Может, сюда в 1943 г. съехались все патриоты СССР, чтобы на радость С. С. Сулакшину отметить разгром фашистов на Волге демографическим фестивалем? Это вряд ли. Но вот что город Горький в ту пору служил местом массовой эвакуации — известно совершенно достоверно. Причем эвакуировались (в том числе из Москвы) главным образом женщины. Тысячами и (похоже) десятками тысяч. В том числе молодые. Судить о том, насколько они были духовны, сколько среди них было комсомолок и как часто они читали на ночь труды И.В. Сталина, мы предоставим г-ну Сулакшину (он доктор не только физ. — мат. наук, но и политических тоже) и г-ну Гундарову (не только доктор мед. наук, но и кандидат философских). Со своей стороны, чисто из личного опыта (не претендуя на философскую степень), скромно заметим, что женщинам, особенно молодым, свойственно, вообще-то, общаться с мужчинами. Причем не только на комсомольских собраниях. В результате чего иногда возникает такое явление, как беременность. Которая нередко завершается родами.

Если в начале Большой войны женщины появлялись в Горьком в заведомо сверхнормативных количествах и первое время как могли там обустраивались (работа, общага или съемный угол в частном секторе, карточки на хлеб.), то, как ни крути, через год-полтора жизнь у них все-таки с грехом пополам должна была наладиться. Приходили похоронки, высыхали слезы, зарождались новые человеческие отношения; вместе с ними порой и младенцы. Которые стали появляться на свет как раз в 1943 г. Естественно, тоже в количестве, превышающем норму прежних лет. Надо обладать очень специфическим устройством ментальных очей, чтобы увидеть за этим вполне естественным региональным явлением знак животворной силы Сталинграда и особую духовную составляющую в репродуктивном поведении советского народа.