Как же я счастлива! 

 «Вот, – думаю я, – лежу-то я выше некоторых высоких, даром что ростом самая маленькая в группе!»

И радость моя ну никак не хочет помещаться в тишину дневного сна! Я честно пытаюсь заснуть: кручусь, чтобы лечь поудобнее, натягиваю или, наоборот, сбрасываю с себя одеяло, засовываю голову под подушку, зажмуриваюсь изо всех сил, держу руки по швам. А радость, как назло, все растет и растет: мне хочется заглядывать вниз на того, кто не удостоился такой чести, как я, хочется поболтать рукой, чтобы понять, дотянусь ли я до лежащего на ступеньку ниже меня? Хочется свесить ногу и посмотреть, смогу ли я пальцами ноги стащить с него одеяло, проснется ли он или будет как дурак дальше сопеть в обе дырки?

Однако вся эта гигантская конструкция предательски скрипит и слегка покачивается при любом моем шевелении. Скорее всего эта «экономящая площадь группы», как с гордостью говорила в первый день моей Бабушке воспитательница, махина – плод самодеятельного труда какого-нибудь умелого папы, как и шторы на окнах, которые, я помню, Бабушка шила сама на деньги, собранные родительским комитетом. Как и аквариум в углу «игровой», который пожертвовал группе при переезде на другую квартиру папа Оли.

Обнаружив, что качается не только моя кровать, но и та, что выше, и даже та, что ниже моей, я какое-то время развлекаюсь представлениями о том, что мы все – космонавты в космическом корабле, несущемся к неведомой планете в анна… аниб… анади… дозе…, короче, в специальном таком сне. Совсем как в фильме «Солярис», который глубоко ночью смотрела моя Бабушка, а я, как всегда, тихонечко подсматривала.

Потом я представляю себя единственным выжившим матросом на паруснике в бушующем море – опять же как в каком-то Бабушкином фильме, и какое-то время укачиваюсь, как на волнах, на своей одинокой койке в темном матросском кубрике. Получается совсем как в страшных вечерних рассказах Дяди Сережи, настоящего морского капитана – хозяина той дачи, на которую мы с Бабушкой ездили отдыхать к знакомым каждое лето. Или как в мультфильме «Приключения капитана Врунгеля». Парусник под ударами стихии скрипит и стонет… но скоро мне приходит в голову, что со штормом надо заканчивать, поскольку скрип с каждым моим толчком становится громче, размах больше, а воспитательница может заметить шум и снова «разжаловать» меня на скучный первый этаж.

Одновременно я задаюсь вопросом прочности всей кроватной конструкции: может быть, ее надо починить, чтобы не качалась? Тут я как раз кстати вспоминаю, что когда нам с Бабушкой привезли новый шкаф, то его собирал прямо у нас дома пожилой усатый дяденька-мастер. Отверткой он вкручивал в стенки болты, ворча:

– Не хватай! Всякому болту свое место и свой счет! Заиграешь, потеряешь, мне не хватит, шкаф развалится…

Время от времени дяденька, сопя в усы, зачем-то покачивал все, что он успел собрать к этому моменту. На мой немой вопрос – а я вопросительным знаком торчала у него за спиной все время, пока он работал, – объяснил, что проверяет, прочно ли «затянуты» эти самые болты.

– Если скрипят – значит, болтаются. Надо подкрутить, иначе вся конструкция будет непрочной!

Получалось, что если я отчетливо слышу скрип при каждом своем движении, то все сладко спящие в этих кроватях в опасности и могут упасть? Куда же смотрят все эти взрослые? Хотя что с них возьмешь – они же женщины и не знают того, что рассказывал мне бывалый мастер!

И я стала лихорадочно шарить по карманам пижамы: что же у меня в них есть такого, что помогло бы мне эти проклятые болты «затянуть»?

Теперь уже я точно не вспомню, что это было и, главное, как эта маленькая железка ко мне попала. Важно другое: она идеально вставлялась в прорезь стальной шапочки. Довольно быстро я, как мне казалось, закручиваю один болт (удивительно, но это было совсем нетрудно, а тот мастер, что собирал шкаф, почему-то краснел и крякал от натуги и довольно часто ходил «на перекур»!) и принимаюсь уже за второй, как вдруг первый сам собой вываливается мне на одеяло. За ним катится тоненькое стальное колесико, которое было надето на его шейку. Я, боясь потерять его в складках пододеяльника, делаю стремительный рывок, и… тут слышится довольно громкий треск.

Конструкция качнулась и поплыла, плоскость подо мной сперва почему-то складывает меня пополам, а потом я вместе с одеялом, подушкой и матрасом проваливаюсь в какую-то пропасть, и сверху на меня падают чужие подушки, одеяла и… спящие дети. К дикому хрусту ломающихся планок и реек постепенно прибавляются сперва вопли тех, кто проваливался, не успев даже проснуться, а потом – шумная истерика прибежавших нянечек и воспитателей.

Из-под завалов меня извлекают последней. На месте сооружения «экономящего место» – куча дров, а все проснувшиеся и непроснувшиеся плачут, рядком выстроенные прямо в пижамах вдоль стенки, и нянечка, строго покрикивая в ответ на стоны и охи, мажет им зеленкой расшибленные лбы и коленки. Меня тоже ставят в этот ряд и тоже мажут. Но я не реву, я предельно спокойна, потому что должна доложить о крушении всю правду. Ведь только я знаю, почему это случилось и, главное, как это починить! Все это время выпавший болтик и надетую на него тоненькую шайбочку я крепко сжимаю в своем кулачке, чтобы отдать воспитательнице. Только она может не потерять его до прихода того самого дяди-мастера, который вкрутит этот болтик туда, куда нужно, прочно и навсегда, так же, как в Бабушкин шкаф, который стоит у нас дома как крепость, и его до сих пор никто не может даже сдвинуть с места.

Наша воспитательница сидит на детском стульчике возле аквариума, смешно свисая с него по краям своими широкими боками, и, держась одной рукой за сердце, другой капает в стаканчик с водой какую-то вонючую жидкость из темного пузырька.

Растирая по лбу еще не высохшую зеленку, я храбро подхожу к ней и протягиваю болтик.

– Подожди, – отмахивается она, шевеля губами, – со счета собьюсь.

– Его надо не потерять… Это он виноват. Он открутился, – настаиваю я.

Воспитательница поворачивается ко мне, и глаза ее округляются:

– Ты? Ты выкрутила болт? Ты, паршивая девчонка, ты понимаешь, что натворила?

– Неправда! – кричу я. – Он сам выкрутился! Его плохо вкрутили, и я хотела его закрутить! Возьмите! Бабушка позовет нашего дядю-мастера, и он все починит! Этот болтик самый главный, его надо не потерять!

…Стоит ли говорить, что, удержавшись в этой группе только за счет Бабушкиных дипломатических способностей, все оставшиеся месяцы, которые мне довелось в ней провести, я спала только на специально принесенной раскладушке у аквариума?

Но в этом были свои преимущества: рыбы – настоящие друзья, они умеют молчать!

И о том, как удобно весь тихий час рисовать, положив бумажку на пол и свесившись с раскладушки, поскольку дежурящая в группе воспитательница загорожена от меня всей махиной восстановленной спальной конструкции. Главное – не пыхтеть самой и, заслышав малейший шум, успеть быстро задвинуть листочек и карандаш поглубже, туда, где под весом моего тела брезент провисает до самого пола, натянуть одеяло на голову и замереть.