class="p1">Осы мигом срываются с насиженных мест и наполняют череп свирепым жужжанием. Он видит, что запястья и лодыжки крепко стянуты ремнями, уходящими под крышку стола, на котором он распялен. Из одежды на нём лишь шапочка да погасший фонарик. А ещё он понимает, что в подвале не один.

На лестнице сидит женщина, и, хотя на фотографиях она сильно моложе, Тиша сразу её узнаёт. Осиное гнездо, в которое превратилась голова, наливается гипсовой тяжестью, и он роняет её на стол. Из глаз стекают непрошенные слёзы, которые он не может утереть.

— Пожалуйста, — шепчет он, но выходит: «подадуда». Попробуй пошептать, когда челюсть расколота, как глиняный кувшин. Приближаются шаги, и по потолку бежит новая тень, смывающая все прочие.

— Мы прожили в этом доме тридцать лет, — произносит тень грудным, неожиданно чувственным голосом. Неподъёмно грустным. «Скорбный», — находит Тиша подобающее слово. — Столько труда в него вложили, столько… любви. А вы устроили бедлам… Свинья!

Из тени выпрастывается рука. Пощёчина приводит угнездившихся в черепе Тиши ос в неистовство. Боль сокрушительная, как вспышка сверхновой. Он скорее слышит, чем ощущает, как сдвигаются под ударом размолотые кости, и без удержу вопит, хотя от этого ещё больнее.

— Ну-ну, — воркует тень. — Будь мужчиной. Имей смелость отвечать за свои поступки.

Тиша мямлит оправдания, но женщина понимает его хлюпающее шамканье по-своему.

— Я ушла из больницы. Утром стало легче, так я сказала, и это правда. Но не вся. Я узнала, что кто-то влез в дом, пока я спала. Сигилла Мгангеи предупреждала, но эти чёртовы капельницы… Сплю с них, как убитая.

Чёрный ураган, застилающий мир, не стихает, однако Тиша приноравливается видеть сквозь него. Различает черты лица хозяйки. Высокие скулы, клювастый нос, оплетённые паутинками морщин тонкие губы. Лихорадочный блеск оливковых глаз под изящными арками бровей. Даже под шестьдесят Белла Зервас сохранила породистую привлекательность.

Хозяйка вновь поднимает руку, и Тиша вздрагивает, в ужасе ожидая второй сверхновой. Но Зервас всего-навсего раскрывает ладонь и показывает ему пульт от люка.

— Где нашли? Я думала, что потеряла его в неотложке. Какое счастье, что нет. А то ни пульта, ни Мишки — ума не приложу, как бы я попала в подвал.

Тиша молчит, но Зервас, кажется, и не ждёт ответа.

— Ещё и спину сорвала. — Теперь её голос звучит игриво. — Тощий-тощий, а весишь как охряпок.

Зервас прячет пульт в карман сарафана и кладёт Тише на грудь горячую ладонь.

— Так кто же из вас, птенчики, рассыпал суть? — мурлычет она. Коготки проказливо щекочут кожу, будто пересчитывают на ней волоски. Тиша не видит шаловливых пальцев, но в его воображении лак на ногтях вызывающе-красный. Он опять не находится с ответом, и ему остаётся лишь таращиться на Зервас зарёванными глазами.

— Кто, — продолжает хозяйка ласковый допрос, а рука скользит уже по Тишиному животу, — из вас, сучатки, убил моего мужа?

Тиша вспоминает схватку с зайцем, и паника скручивает его желудок в пылающий узел. Он вскидывает голову и замечает в углу за лестницей груду грязно-розового тряпья.

— Это Мишка, — небрежно поясняет Зервас. Её рука останавливается у паха Тиши, пальчики играют с порослью на лобке, и у Тиши встаёт. Ситуация кошмарная, ситуация безвыходная, но одной предательской части его тела она явно по нраву. — Хороший был помощник, пока не стал качать права. Распоясался вконец. И он… начал трогать девочек. А это уже за гранью. За такое надо закапывать живьём. Ну и я… Я его обратила. И это мой самый крупный прорыв с тех пор, как я расшифровала пятую формулу Эйбона. Гений из гениев он был, Эйбон. Но я не только её расшифровала — я её усовершенствовала. Я! Жаль вы, паразиты, не дали завершиться трансформации… Так кто из вас убил Владлена?

— Какого Владлена? Я никого не убивал! — мычит Тиша. Получается: «Аоооэа? Аиооэуиа». Словно ребёнок учит гласные буквы.

Пальцы Зервас сжимают его восставший член и слегка сдавливают. Горячие и сильные, принимаются плавно, с грубой нежностью, тянуть вверх и вниз. Выражение глаз Зервас остаётся сосредоточенным, в глубине их, будто бешеная ласка в норе, таится гнев, но плоть Тиши, пленённая кулаком, продолжает твердеть. Невыносимая боль, паника и сладостное томление — всё смешивается, заставляя Тишу сомневаться в реальности происходящего.

— Кто?! — настаивает Зервас, обнажая зубы. Её кулак трясёт и дёргает член, точно джойстик игровой приставки. — Мой муж выпотрошен, как налим. Годы труда! Кто?! Суть рассыпана. Кто? Кто?! Отвечай!

Тиша собирает остатки воли и произносит как может отчётливо, ощущая под набухшей кожей шевеление сломанных костей:

— Отпустите меня. Я не расскажу. Никому. Клянусь. Я, о-о, я клянусь. Я лишь хотел найти Злату и уехать отсюда.

Рука Зервас останавливается. Пугающий оскал тает.

— Злата. Какое красивое имя. И очень редкое. Я ведь тоже знаю одну Злату. Я вас познакомлю. Хочешь? Познакомлю!

Она разжимает пальцы, и член Тиши разом скукоживается, как моллюск, ищущий спасения в раковине. Зервас убегает, но прежде Тиша замечает амулет, свесившийся из выреза её сарафана. Точная копия амулета, болтающегося на бечёвке у входной двери. Эту штуку упоминала Зервас? Как бишь её? Сигилла чего-то там.

Шлепки сланцев взмывают по ступеням, удаляются, смолкают. Тиша отрывает от стола изувеченную голову. Люк открыт. Зервас исчезла. Он в подвале один. Не считая трупов.

Его колотит, но адреналин притупляет боль и прочищает мозги. Он дёргает одну руку, другую. Ремни только глубже вгрызаются в запястья. Тиша не сдаётся и напрягает мышцы до судорог. Путы скрипят, глодают кожу — держат на совесть. Тиша бессильно роняет голову. Кровь стекает ему в горло, и он глотает солёное.

Внезапно мысль, яркая, как боль, будоражит его: Васька-Цыган! Оставшийся снаружи атасник наверняка срисовал возвращение Зервас. Цыган парень ловкий — придумает, как вызволить Тишу. Соберёт братву, и тогда Зервас не позавидуешь. Надо лишь дождаться…

Шаги. Приближаются. Хозяйка. Помянешь же чёрта!

Тиша снова приподнимает голову. Зервас боком спускается в подвал. Тиша не может разобрать, что у неё в руках — что-то большое, — а Зервас поворачивается к нему спиной и копошится над ступенями. Наконец, отходит в сторону. Ужас, пожирающий Тишу, не унимается, но к нему добавляется новое чувство: неподдельное изумление.

На лестнице откормленными совами расселись куклы. Две на одной ступени, две на другой, а на самой верхней — обмякшее тельце тряпичной девочки в распоротом синем платьице. Жертва Тиши, успевшая познакомиться с его ножом. Головка на плече, а от подбородка до паха разверзлась рана, лохматится набивкой, бурой от спёкшейся… крови?

Тиша не желает думать, что это кровь, но после знакомства с зайцем Мишкой иного не