свою горничную. Сюзетта понесла грязное белье в прачечную и прихватила с собой кувшин, чтобы на обратном пути захватить с кухни свежее питье. Мама чувствовала себя достаточно хорошо и решила сама пройти до кухни…

Я в тот вечер не мог уснуть и решил пойти посмотреть, как она там. В синюю гостиную мы вошли оба одновременно, только с разных сторон. Мама со стороны своих комнат, а я в ту дверь, что расположена на противоположной стене. И мою жену с менестрелем мы тоже увидели одновременно…

Я сидела, глядя прямо в стол и боясь поднять взгляд на графа. Мне видно было только тарелки на столе, локоть моего мужа и массивную красноватую кисть графа, которая, машинально сжавшись в кулак, захватила кусок скатерти…

-- Шею этому слизняку я свернул там же… Но матушка начала хвататься за сердце и задыхаться… Я отнес ее в спальню и кликнул слугам привести лекаря… Как только она пришла в себя, она потребовала свое завещание и свидетелей. И как я ни умолял ее отложить это занятие, не соглашалась отложить на потом. Отсюда и возник этот пункт с разделенными пополам драгоценностями. Матушка не могла завещать… вычеркнуть совсем эту… мою жену из завещания, но уменьшила ее наследство до минимума… Она взяла с меня клятву, что я не буду устраивать процедуру развода и просить короля и церковников о помощи. Сперва мне казалось, что она оправится, но все эти волнения добили ее. Она прожила еще двое суток. На второй день речь стала невнятной, и с каждой минутой говорить она могла все хуже и хуже…

Я не сразу поняла, почему графиня потребовала у собственного сына, которого, несомненно, горячо любила, такую странную и тяжелую клятву. А вот Рольф догадался сразу:

-- Дети? – муж мой говорил тихо, не столько спрашивая, сколько утверждая.

-- Да… Матушка боялась, что скандал бросит тень на них. Сперва я был так зол и взбешен, что отказывался. Но потом понял, что она, как всегда, дает мудрый совет. Я говорю это вам потому, что ближе людей у меня не осталось, Рольф. И вам, госпожа, потому что она ваша сестра. Развода не будет, и я не могу отослать в монастырь графиню. Мне повезло: труп мерзавца я скинул с лестницы, и все решили, что красавчик упал спьяну. Я в своем праве. Никто не посмел бы меня осудить, но лишние сплетни… В общем, – он как-то вяло махнул рукой и закончил: – вы и так все понимаете…

Я не знаю, ждал ли граф Паткуль сочувствия или уговоров простить мою сестру, но, закончив рассказ, он выдохнул и посмотрел на меня почти с вызовом:

-- Что скажете, госпожа баронесса?

Я точно знала, что в этот раз сестрица доигралась окончательно и не испытывала к ней жалости. Она рисковала не только своей репутацией или жизнью. Она рисковала будущим моих племянников, и этого я ей простить не смогла бы. Поэтому я ответила графу очень просто:

-- Мне жаль, что у Ангелы эгоизм родился вперед разума. Но я очень благодарна госпоже Жанне за то, что она позаботилась о своих внуках. К сожалению, нормальной матери у них нет и не будет. Надеюсь, эта грязная история не сломает им жизни.

-- Не сломает, госпожа баронесса. Я люблю своих детей. Они моя надежда и главный смысл жизни. Но я хочу попросить вас почаще приезжать в Партенбург и привозить с собой вашего Алекса. У детей должны быть родственники и хотя бы тетя, раз уж нет бабушки. Покои моей матери будут закрыты, но в семейном крыле есть две смежные комнаты, которые я прикажу обустроить для вас. Это будут ваши личные апартаменты, готовые принять вас в любое время дня и ночи.

Пауза была долгой и тягостной…

– Господь покарал меня за мою глупость: – шумно вздохнул граф. - Я поставил желания плоти выше собственного слова и долга… я не хочу, чтобы мои дети оплачивали этот грех. И я смиренно благодарю Господа, госпожа Нордман, что пусть и таким странным образом, но вы оказались в кругу моей родни.

Думаю, это было своеобразное извинение графа за ту историю с нарушенным сватовством. Я честно ответила ему:

-- Я тоже благодарю Господа за то, что он послал мне удачный брак и близость с такой женщиной, как ваша матушка. Она была женщиной редкой добродетели и ума. Я надеюсь, что мои племянники пойдут в нее. Малышка Аделина, как мне кажется уже сейчас, весьма рассудительная особа, – эти мои слова вызвали у графа слабую улыбку, и он тихо ответил:

-- Она совершенно восхитительная девочка, и я люблю ее. Рольф, ты разрешишь? Я буду благодарен вам, госпожа баронесса, если в личных беседах вы будете звать меня по имени.

Рольф молча кивнул и, положив сверху свою руку на кисть графа, крепко сжал ее.

***

Пообещав Иогану вернуться на пятидесятый день к поминкам, мы отправились домой. Недомогания начались у меня уже по дороге.

Почему-то вдруг мерная езда по гладкому накатанному пути стала вызывать тошноту и головокружение. Дважды меня просто вырвало, а противнее всего мне казался запах костра. Домой я вернулась совершенно обессиленная. И, глядя, как Сусанна хлопочет вокруг меня, Рольф спросил:

-- Олюшка, а ты не затяжелела, случайно?

Почему-то такая простая мысль совершенно не приходила мне в голову. Я торопливо поднялась в комнату и нашла свой календарик, где отмечала лунные дни. Получилось, что я забеременела плюс-минус пару дней от смерти госпожи Жанны. У беременных бывают свои заскоки, странные вкусовые предпочтения и не менее странные мысли. Возможно, именно эти факторы и сыграли свою роль. Глядя на входящего в дверь Рольфа, я сказала:

-- У нас будет девочка, и мы назовем ее Жанетта.

На лицо мужа было приятно посмотреть. Этакая смесь радости, недоверия и смущения, сдобренные капелькой любопытства.

-- Олюшка, а если у нас будет сын? – с интересом спросил он.

-- Не спорь! Я точно знаю, что это будет девочка.

К счастью, через пару недель мои тошнота и отвращение к дыму пропали, и эту беременность я носила, пожалуй, даже легче, чем первую. Прежде всего, отсутствовал страх перед неизвестностью. Кроме того, у меня был хороший аппетит, но не было страсти к обжорству. Я чувствовала себя крепкой и здоровой, а мысль