проснулся весь в поту. Его отец убил и мать, и сестру. И он знал.

Он помог.

Он вскочил с постели. В квартире было темно, но он не стал включать свет. Ощупью прошёл вдоль стены, мимо мебели, на кухню, где при свете газового пламени налил в кастрюлю воды и начал её нагревать.

Насыпал туда соль и макароны.

— Да, — прошептало лицо. В темноте, освещённой снизу пламенем, его черты казались почти трехмерными. — Да.

Алан молча смотрел.

— Кровь, — сказало лицо.

Алан на мгновение задумался, затем выдвинул ящик с посудой и достал самый острый нож.

Лицо улыбнулось:

— Кровь.

Он не думал, что сможет справиться с этим, но все оказалось проще, чем он ожидал. Он провел лезвием по запястью, сильно нажимая, глубоко вдавливая, и кровь потекла в кастрюлю. В ночной темноте она казалась черной.

Боль усиливалась, пенящееся лицо его отца краснело и улыбалось. Он понял, что слабеет, и что некому будет есть макароны с сыром.

Если бы он не был так слаб, то улыбнулся бы и сам.

Перевод: Игорь Шестак

И я здесь, сражаюсь с призраками

Bentley Little, «And I am Here, Fighting with Ghosts», 1989

Мне всегда нравилась эта история. Она была отвергнута почти всеми журналами на планете, прежде чем, наконец, найти дом, так что, возможно, моё отношение предвзято, и она действительно не очень хороша. Но эта история очень важна для меня, потому что она, по сути, четыре моих сна, которые я немного изменил и связал вместе рыхлой повествовательной нитью. Я украл название из пьесы Ибсена «Кукольный дом».[17]

* * *

Теперь я не всегда могу разобраться. Раньше это было легко, между ними существовало четкое различие. Но с тех пор, как Кэти ушла, разница постепенно стала менее заметной, различия размыты.

Теперь у меня нет посетителей. Они тоже ушли с Кэти. А если я еду в город, меня избегают, шепчутся обо мне, как об объекте для неприятных шуток. Теперь дети рассказывают ужасные истории обо мне, чтобы пугать своих младших братьев.

И их братья напуганы.

И они тоже.

И их родители тоже.

Поэтому я стараюсь покидать территорию как можно реже. Когда я иду в магазин, я накупаю продукты, а затем сижу в своем маленьком владении, пока мои запасы не закончатся и мне придется снова выходить.

Когда я выбираюсь в город, то замечаю имена, вырезанные снаружи на воротах за подъездной дорожкой. Непристойные имена. Конечно, я никогда не видел виновных. И если они когда-нибудь увидят, что я иду к ним по лесистой дороге, я уверен, они побегут как сумасшедшие.

Они не знают, что их город находится на окраине. Они не знают, что мой дом находится на границе. Они не знают, что я единственный, кто их защищает.

В последний раз, когда я ходил за припасами, город больше не был городом. Это была ярмарка. Но я не был удивлен; это казалось совершенно естественным. И я не был дезориентирован. По приезду в город, я собирался зайти в магазин Майка, но, дойдя до середины улицы, понял, что должен идти в дом развлечений.

Я услышал дом развлечений раньше, чем увидел его. Смех. Возмутительный, грубый, безудержный смех. Непрерывный смех. Голос принадлежал механической женщине — пятнадцатифутовой Аппалачской женщине с грязными конечностями, ещё более грязной одеждой и жутко ухмыляющейся щербатой пастью. Она была подвешена за пояс и роботизировано сгибалась пополам, вверх и вниз, вверх и вниз, с Аппалачским хохотом.

Эта женщина напугала меня. Но я купил билет и бросился мимо нее в дом развлечений, в черную дыру лабиринта, который извивался, переплетался и петлял, заканчиваясь в грязной бесцветной комнате без мебели и с окнами, которые открывались на нарисованные сцены. Комната была построена под углом в сорок пять градусов, и дверь вела в нижний правый угол. Мне пришлось бороться с наклоном, чтобы добраться до выхода в левом верхнем углу.

Через поддельные окна я все ещё слышал смех Аппалачской женщины.

Дверь наверху вела в переулок. Настоящий переулок. А когда я переступил порог, дома развлечений уже не было. Дверь стала стеной.

В переулке пахло французской едой. Узкий, темный, вымощенный булыжником, он хранил запахи суфле и фондю. В одном из дверных проемов прятался карлик и смотрел на меня. В другом дверном проеме было что-то ещё, что я боялся признать.

Похлопывание по плечу заставило меня подпрыгнуть.

Это была Аппалачская женщина, только уже не механическая, а человеческая, моего роста и не смеялась. Одной рукой она указывала вниз, на темную лестницу, которая вела в переулок. В другой руке она держала скалку.

— Выключи свет в конце коридора, — приказала она.

Я спустился по лестнице. Было холодно. Но это была не единственная причина, по которой я дрожал.

Я повернулся, намереваясь снова подняться наверх.

Женщина все ещё указывала. Я мог видеть её силуэт на фоне пасмурного неба над переулком, обрамленный входом на лестницу.

— Выключи свет в конце коридора, — повторила она.

Я начал спускаться.

Коридор был длинным, очень длинным. И темным. Двери открывались с каждой стороны, но я почему-то знал, что они никуда не ведут. В конце коридора находились две комнаты, одна из которых была освещёна, другая — темна.

Я медленно двинулся вперёд. По бокам, через другие двери, я слышал шёпот и шарканье. Краем глаза я видел скрытые тени, быстрые, стремительные, преследующие. Я смотрел прямо перед собой.

Я испугался, когда приблизился к концу коридора, мой страх сосредоточился на освещённой комнате. Это было нелогично, но это правда. Я должен был выключить свет, но боялся комнаты со светом в ней. Темная комната пугала только потому, что в ней было темно. Освещённая комната пугала, потому что в ней что-то было.

Я дошёл до конца коридора и быстро нырнул в темный дверной проем. Я часто дышал, моё сердце колотилось так громко, что я слышал его. Дрожа, я потянулся из-за угла в другую комнату и нащупал выключатель. Я щелкнул выключателем и…

Я был на ферме в Аризоне с мужчиной и двумя детьми, которых никогда раньше не видел, но знал, что это мой дядя и кузены.

Мне было восемь лет. Я жил с ними.

Мой дядя смотрел из окна пустого фермерского дома на сухие пыльные просторы пустыни, простиравшееся во все стороны.

— Принеси нам что-нибудь поесть, — сказал он Дженни, моей кузине.

Она прошла на кухню без мебели и заглянула в каждый шкафчик. Ничего, кроме