Ну, конечно, и Дарье, с некоей таинственностью: «Там мучаются и любят, а здесь, кажется, все идет удачно и можно заканчивать. В общем, я наготове и жду сигнала!» – этим Николай опять напомнил, что уже и раньше советовал, – звонить Антону и переезжать к староверам.

15

Почти заканчивался уже третий год нахождения Николая на Ялмезе, он часто задумывался о цели своего пребывания здесь. Вроде бы стало ясно, что переброшен сюда, чтобы помочь в налаживании справедливой жизни, хотя никогда нельзя быть уверенным, если имеешь дело с устроителями мироздания. Но о себе-то он знал, что хочет и нужно бороться с правителями, правда пока видел, что нисколько не продвинулся в достижении цели. И у него появлялось чувство сродни спортивной злости, без которой невозможна победа, а также знакомое неуютное чувство неловкости и стыда, всегда возникавшее, если не сумел выполнить что-либо обещанное. Успокаивало, что задача очень сложная и ее не решить одним махом, как говорят, с кондачка, шутка ли, перевернуть тысячелетнее устройство мира, построенное на страхе, на заложенном в человеке самим Создателем инстинкте самосохранения, который как раз и служил гарантией существования жизни вообще. Подлейшая придумка!

Но все же дело потихоньку двигалось, ведь совсем недавно он правителей даже не видел, а сейчас уже приблизился к ним, входит постепенно в доверие, многое узнает о них. Он начал понимать всю низость устроителей такой жизни на Ялмезе. Сразу вспоминались беседы и объяснения Эстебана, основанные на исследованиях известных в прошлом ученых о социальной группе сексуальных извращенцев, о неуемном стремлении их к власти, и как подло и постепенно они к ней приходили; было время, общество официально объявило их больными, они начали кричать что их, бедных, не признают и унижают, то есть играли на жалость, требовали равноправия и демократии, при которой одинаковые права, и на разговоры, и на поступки и действия, есть у всех, устраивали гей-парады и постепенно добились своего. А оказалось, как сейчас выяснилось, в отличие от остальных, нормальных людей, все как один рано или поздно заканчивают жизнь в сумасшедших домах.

Примерно такие воспоминания в недавнем разборе нелюдей при обсуждении вопроса с Эстебаном пронеслись в голове Николая, и он в связи с этим подвел как бы итог: «Да, значит, педерастия – это действительно болезнь. И вот больные оказались у власти и сотворили демократию по своему усмотрению! А как вы хотели?.. Может, и правы были в те доисторические времена некоторые древние племена, когда сразу после рождения сбрасывали в пропасть больных и неполноценных детей, а сошедших с ума взрослых (если такие были), наверное, изгоняли, может, даже и убивали. В то время вера их была натуральной, близкой к природе, корни ее шли от земли, а ствол, ветви и листва насыщались и обогревались солнечными лучами, то есть жили без всяких дипломатических-демократических изворотов – без подлостей и интриг, и если люди и погибали, то в честном бою. Но у нас в христианском мире больных обычно принято жалеть. Вероятно, и здесь вышло, что их пожалели, ну и дожалелись – получите, пожалуйста, демократию от общечеловеков!

А мне теперь вас спасать? Ну что же, ничего не поделаешь, приступим – задача уже конкретизирована: не будет никаких революций – обойдемся без насилия и убийств, требуется лишь войти в доверие к местным общечеловекам, узнать, где хранятся смертоносные «демократические» чемоданчики, и выкрасть их».

Но неизвестно, сколько времени уйдет на это, ведь пока еще не настолько уж он был приближен к ним, да и не дураки же они, чтобы допускать к тайнам. Придется самому соображать и тщательно и настойчиво изучать ситуацию.

И вот сейчас нужно было спешить, приближался юбилей «Великой победы», к которому он вызвался перебросить «чернявочек» в первую республику, а раз обещал – надо выполнять, нельзя терять доверия. Поэтому, прилетев в деревню, экономя время, попросил Антона слетать с ним в третью республику, с тем чтобы тот вернул назад «газель», а самому, уже спокойно, на подаренной машине заняться нужными делами.

Получилось удачно, сначала прилетели к Михал Михалычу, он еще не совсем поправился, хоть и перемещался уже без коляски, но с палочкой.

Читателю известно, что он тоже вел свою игру, – отчаянный, сильный и ловкий простолюдин всегда мог пригодиться, поэтому продолжало разыгрываться гостеприимство и благодарность. И хоть Николай объяснил, что спешит, надо успеть до праздника выполнить поручение Ивана Иваныча, но все равно их усадили за стол, успокоив, что знают о поручении, но уж чайку-то попить успеем.

После чая с пирожными Николай отпустил Антона, а сам, уже на собственном вертолете, пообещав Михал Михалычу не забывать его и почаще заезжать, отправился дальше.

Не станем описывать и одинаково притворно-радостную встречу Николая с Иваном Иванычем; нам важно только знать, что тот подробно объяснил, как долететь до первой республики, найти поселок правителей и имение Бориса Борисовича, того самого приятеля Ивана Иваныча. Да, еще интересно бы рассказать, что из себя представлял врученный Николаю этот всесильный документ, дающий право на использование личного вертолета. Администраторы разных учреждений и, конечно, полиция знали, что выдавался он только очень заслуженным простым людям и что предъявителю нужно оказывать всяческую помощь и не чинить никаких препятствий, так как он часто выполнял особые задания. Таких людей было очень мало, всего один, от силы два в каждой республике, а в нашей Николай оказался первым.

Документ один в один напоминал наше удостоверение, ну, например, сотрудника МВД – красненькая кожаная книжица, на лицевой стороне имевшая оттиск их бога, вообще-то не будем кощунствовать, поэтому уместнее сказать: сатаны, а на задней – тисненую звезду. Развернув его, увидим цветное фото Николая, скрепленное той же дьявольской печатью с рогатой рожей. Там стояло его имя и номер «1117».

Наставница привела девчонок. Младшенькую чернявочку провожала беленькая ровесница, с которой они за полторы недели, а это почти 20 дней, успели сдружиться. У этих детей были одинаковые интересы и много общих игрушек. Сейчас их оторвали от увлекательного занятия: чтобы спасти от диких зверей серую зайчиху с целым выводком зайчат, они на нижней полке в тумбочке белявочки Светы устроили схрон, как бы вырыли секретную нору, и волки не учуяли и прошли мимо.

Глазенки чернявочки Гиты были непонимающе грустны и слезились, ее зачем-то собирались увезти в какой-то далекий и, по рассказам, суровый, холодный край. На прощанье подруги обнялись и обменялись любимыми куклами. Больше они не увидятся. Детство закончилось. Их ждут другие игры.

Нет нужды подробно описывать весь перелет, во-первых, он не стал долгим и утомительным, так как почти весь путь Николай проделал в сверхскоростном режиме; ему было не очень радостно общение с девочками, поэтому и торопился, он же знал, для чего их везет, к тому же, изменить им судьбу все равно не имел возможности.

В дороге, напуганные рассказами о холодной, морозной стороне, куда их переселяют, девочки беспокоились, как же можно там жить и не замерзнут ли они?

«Там не всегда холодно, – успокаивал Николай, – например, сейчас гораздо теплее, чем у вас, а холодать начнет только месяца через два. В общем, не бойтесь, девчата, когда начнутся морозы, у вас будет теплая одежда. А жить зимой даже интересней, выпадет снег, и вы станете кататься с горок на санках и лыжах».