И вот получается, что именно музыка и есть тот ключ, который должен помочь мне отпереть дверь, ведущую в мое прошлое. Что там, за этой дверью? Понятия не имею. Но я точно знаю, что за этой дверью стою я, прежняя Нелл. Такая, какой мне еще только предстоит стать.

– То есть вы вспомнили все? Память вернулась к вам полностью? – не отстает от меня Андерсон.

– Не все, далеко не все, – сокрушенно качаю я головой.

– Но сейчас вы на верном пути, не так ли?

– Может быть, – осторожно отвечаю я и бросаю взгляд в окно. Мы мчимся на огромной скорости. Мимо нас со свистом проносятся деревья, сливаясь по обе стороны дороги в одну сплошную полосу. А я пытаюсь вспомнить, что это за мальчишка был на том деревянном плоту. Моя первая любовь? А меня он любил? Ты мне должна бутылку колы! А что еще мы должны друг другу?

– Странно, почему ваша мать не могла сама рассказать вам обо всем, дать адрес, указать точное место. Не понимаю! – удивляется Андерсон после короткой тишины, установившейся в салоне. Мы оба молчим и лишь прислушиваемся к шуршанию шин по дорожному покрытию и к ровному гулу мотора. Я снова подключаю громкость в радиоприемнике, вещает все та же станция, видно, специализирующаяся на музыке в стиле ретро. – И неужели она никогда не думала о том, чтобы самой отыскать вашего отца?

– А кто вам сказал, что она не думала об этом? Более того, вполне возможно, она сумела отыскать отца и прекрасно знает, где он сейчас находится.

– Логично!

– А что еще тут можно сказать?

Андерсон бросает на меня косой взгляд, но молчит.

– Вы полагаете, я не права? – спрашиваю я у него. – И мы едем не туда?

– Нет, нет! Что вы! – трясет он головой в знак отрицания. Ему хочется сказать что-то еще, но в последний момент он меняет свое решение.

– Сама не знаю, – неожиданно роняю я, скорее размышляя вслух. Меня продолжают терзать сомнения. – Но когда-то он очень любил это место.

На радиостанции смена караула. На ночное дежурство заступает новый диджей. Слегка откашлявшись в микрофон, он начинает зачитывать подробный прогноз погоды на завтрашний день. Следом озвучивает довольно безвкусное рекламное объявление, пропагандирующее деятельность местного автопрома.

– А сейчас вашему вниманию предлагается новая порция музыкальных записей ретро. Эта программа подготовлена при безвозмездном содействии фирмы «Двейнз-Кастам-Шевроле», – вещает диджей с придыханием в голосе.

В первую минуту мелодия кажется мне абсолютно незнакомой, и я узнаю ее лишь тогда, когда вступает хор. Господи боже мой! Эта песня преследует меня, словно проклятие, с момента моего рождения.

– Между прочим, родители назвали меня в честь героини этой песни, – сообщаю я Андерсону. – Она о самой одинокой женщине на свете. Мой отец, как это ни банально звучит, был без ума от Джона Леннона. В те годы только Леннон вдохновлял его на творчество. А потом, когда он уже перерос свое былое увлечение, было поздно что-либо менять. У меня уже было имя.

– Не верю! – восклицает Андерсон. – Это каким же надо быть отцом, чтобы сотворить такое безобразие с собственным ребенком.

– Ах, мой дорогой будда! В том-то и беда, что все это – чистая правда. Сама недавно прочитала в Википедии.

Андерсон смеется.

– Тоже мне, источник информации нашли! Разве вам еще никто не говорил, что ни в коем случае нельзя верить всему тому, что там пишут? – Он снова бросает на меня пристальный взгляд. – Может, вашему отцу просто нравилось это имя. Нравилось еще до того, как он услышал песню. А потом он намеренно приплел к этой истории The Beatles. Решил понизить, так сказать, эмоциональную планку. Проявить некое показное безразличие. Как вам такой вариант?

– Возможно. Вам, как актеру, пристало разбираться в показных чувствах.

– Пристало! Мы, артисты, вообще постоянно снедаемы желанием сбивать чрезмерный накал чувств в реальной жизни. Наверное, таким образом мы пытаемся сохранить собственное душевное равновесие.

Андерсон наклоняется ко мне и осторожно касается моей руки.

– Но в любом случае, – заканчивает он свою мысль, – это всего лишь песня.

– А что, если эта песня, как это ни парадоксально, стала моей судьбой? Сами подумайте! Кто называет своего ребенка в честь самой одинокой женщины на свете?

– Хорошо! Но даже если это – правда, что из того? Родители совершают и более ужасные вещи. И вам это известно не хуже меня.

Я молчу. Родители действительно способны и на более ужасные поступки.

– И потом, – продолжает горячиться Андерсон, – разве мы с вами не пришли к обоюдному согласию, что больше не будем верить в судьбу? Что ничто из того, что свершается в этом мире, не предопределено свыше… Что нет ни рока, ни фатума… Все это чепуха и выдумки.

Он снова смотрит на меня и ободряюще улыбается.

– Может, чепуха, а может, и нет, – с улыбкой отвечаю я.

– Ну вот! Все по новой. Говорю же вам, да, чепуха!

* * *

На подъезде к дому Андерсон заглушил двигатель. Одинокий фонарь на входе. В его тусклом свете дом едва различим. В окнах темно, но вид у дома жилой. На крыльце под портиком стоит скамейка, и на ней валяется плед в ярко-красных и зеленых тонах, характерных для орнаментов американских индейцев. Возле гаража валяются пустые канистры, возле деревянной стены дома примостилась лестница. Все говорит о том, что в доме есть люди.

– Пойдете и постучите в дверь? – спрашивает меня Андерсон.

– Да. Пойду и постучу, – отвечаю я и нервно вздыхаю.

– Послушайте, Нелл! – говорит он, но внезапно замолкает и кладет свою руку поверх моей.

– Что? – Я отвожу свой взгляд от дома. – С вами все в порядке? – добавляю я, заметив, как он вздрагивает.

Андерсон моментально отдергивает свою руку и рассекает ею воздух, словно отгоняя от себя прочь все то, что он собирался сказать.

– Со мной все в полном порядке. Потом поговорим.

– Хорошо, – соглашаюсь я и делаю еще один глубокий вдох.

– Только напомните мне. Иначе я могу забыть.

– Уж не собираетесь ли вы признаться мне в любви? Неужели мне удалось покорить сердце завзятого ловеласа, самого Андерсона Кэрролла?

Я продолжаю неотрывно смотреть на портик. Прикидываю, хватит ли у меня сил подняться по ступенькам крыльца. Вот и сейчас подтруниваю над Андерсоном только потому, что отчаянно тяну время.

– Нет, – смеется он в ответ. – Есть и еще кое-что, о чем надо поговорить, прежде чем я открыто заявлю миру о своей любви к вам. Но только напомните мне, ладно?

Какое-то время мы оба молчим.

– Хотите, я пойду с вами? – предлагает мне Андерсон.

Я отрицательно мотаю головой, но изображаю на лице признательную улыбку. Нет! За последнее время так многое изменилось в моем отношении к людям. Если бы я больше доверяла себе самой, то, возможно, и не попала бы в такую передрягу. И поэтому сейчас я пойду одна. Не потому, что мне и впредь все и всегда придется делать одной. Но на этот раз я действительно должна идти туда одна.