22 июля. Вторник. Вчера ездил я в Смольный (так называемый Собор всех учебных заведений) по случаю панихиды по усопшей императрице. Церковная служба совершалась с особенной торжественностью; здание великолепное, хотя стиль внутренней отделки не соответствует внешней архитектуре.

Сегодня по случаю Царского дня остался я после своего доклада к завтраку, а потом должен был вторично прийти в кабинет государев к докладу Гирса. Пока мы вдвоем ждали в приемной комнате, государь позвал к себе великого князя Николая Николаевича и оставался с ним вдвоем с полчаса. Я догадался, что поводом к этому tête-a-tête была неприличная статья, появившаяся недавно в издании «La nouvelle revue», о которой, кажется, я уже упоминал прежде в своем дневнике. При последнем докладе я представил государю для предварительного просмотра составленную генералом Обручевым ответную статью, в которой мастерски опровергнуты все неприличные выходки хвастливого панегирика великому князю Николаю Николаевичу.

Сегодня государь сказал мне, что прочел статью Обручева, одобрил ее и передал для прочтения графу Лорис-Меликову; но прибавил, что намерен еще лично поговорить с Николаем Николаевичем. Впоследствии я узнал, что разговор был очень крупный, что, впрочем, я мог и сам заметить, застав еще конец этого разговора, когда вместе с Гирсом вошел в государев кабинет. Как государь, так и великий князь были разгорячены; последний поспешил выйти. Граф Лорис-Меликов рассказал мне, что получил от наследника цесаревича письмо, выражающее крайнее негодование по поводу статьи французского журнала. [Наследник, который обыкновенно не церемонится в выражениях, так выразился о своем дяде: «Если бы я не знал, что он такой дурак, то назвал бы его подлецом».]

На днях приехал наконец новый посол китайский, «маркиз» Цзен[89]. Гирс представил государю копию и перевод привезенного им письма богдыхана к русскому императору. Письмо это написано в умеренном и дружелюбном тоне, но в нем прямо высказывается невозможность утверждения Ливадийского трактата. Гирс испросил у государя разрешение выслушать Цзена, но объявить ему, что настоящие переговоры должны быть ведены в Пекине. Я просил только вести дело так, чтобы не слишком долго оставаться нам в выжидательном положении, которое может истощить нас даже прежде начатия войны.

26 июля. Суббота. В среду вечером я переехал на два дня в Красное Село. В четверг, 24-го числа, был общий смотр войскам Красносельского лагеря в присутствии иностранных послов и великих княгинь. В пятницу, 25-го, утром и вечером – учения военно-учебным заведениям и учебным частям войск, а сегодня утром – боевая стрельба артиллерии. Всё прошло весьма удачно. Дни были жаркие и потому утомительные. В четверг вечером ездил я в лагерь навестить училища и осмотреть вновь выстроенные бараки. В свободные минуты заходил к своей дочери Гершельман и радовался, видя маленькое домашнее хозяйство счастливых молодых.

Великий князь Николай Николаевич дуется на меня; как догадываюсь, за полученную от государя головомойку. Вероятно, он приписывает неудовольствие государя моему наущению. Во все три дня беспрестанно сталкиваясь со мною лицом к лицу, он не здоровался и показывал вид, что не замечает меня.

Политикой во все эти дни вовсе не занимались; Гирса я не видел. Хотя сегодня государь ожидал его в Красное Село, однако же по какому-то недоразумению он не приехал.

29 июля. Вторник. Вчера утром отправился в Красное Село и присутствовал на двухстороннем маневре, а потом был приглашен к обеду у великого князя Владимира Александровича. Сегодня утром был на учении всей кавалерии, а потом имел доклад у государя, сначала один, а затем вместе с Гирсом. План предстоящих больших маневров значительно сокращен: начнутся только 4 августа, а кончатся 8-го.

8 августа. Пятница. С вечера воскресенья до сего вечера я оставался на маневрах в Ропше и окрестностях ее. Маневры были весьма утомительные, при чрезмерно жаркой погоде; каждый день, выезжая в поле в 7 часу утра, возвращались в Ропшу только в 7 часу вечера, голодные и обожженные солнцем. Ежедневное повторение таких истязаний оказалось мне не по силам. После первого дня маневров я должен был оставаться в Ропше, но сегодня опять был на коне и к вечеру возвратился в Петербург.

Праздник Преображенского полка и гвардейской артиллерии справили 6 августа обычным порядком в Ропше. Великий князь Николай Николаевич не присутствовал на маневрах по болезни. Никто не мог сказать мне, действительная ли это болезнь или только предлог – bouderie[90]. В последние дни маневров присутствовали иностранные послы – германский, австрийский, английский и французский.

В продолжение истекшей недели не было ничего нового в политике. Гирс приезжал в Ропшу с докладом, но не привез ничего важного. Продолжаются сношения по телеграфу относительно предположенных коллективных ответов Порте по делам черногорскому и греческому, а также о снаряжении союзной эскадры.

9 августа. Суббота. Сегодня ездил обычным порядком в Царское Село. После своего доклада присутствовал при докладе Гирса. Дела с Китаем принимают, по-видимому, мирный оборот: получена телеграмма от Кояндера, что китайское правительство под впечатлением первых известий от нового посла Цзена решилось удовлетворить давнишние наши претензии к Китаю и, в знак своего дружественного расположения, помиловало несчастного Чун Хоу, который выпущен из тюрьмы. Такой поворот в китайской политике приписывают нашим военным приготовлениям и внушениям послов германского и английского в Пекине. Завтра назначена аудиенция у государя в Царском Селе как китайскому послу Цзену, так и новому японскому. После этой аудиенции предполагается потребовать от китайского посла категорических заявлений о причинах неутверждения Ливадийского договора, а затем будет совещание у меня относительно дальнейшего направления дела.

По восточному вопросу согласие между большими державами поддерживается с большим трудом. Наибольшие затруднения всегда являются со стороны Австрии, а иногда и Франции. Во время маневров я имел с послами разговоры, не лишенные интереса. Лорд Дефферин высказывал сожаление, что Франция в восточном вопросе идет вспять, всё из своего болезненного страха перед Германией. Ни Франция, ни Германия не приняли на себя редактирование коллективного ответа Порте по греческому делу.

Ныне Англия предложила на обсуждение прочих кабинетов проект инструкции адмиралам, командующим судами союзной эскадры. С нашей стороны решено дать отзыв одобрительный и обещано снабдить русского адмирала соответственною инструкцией. Австрия же и тут тормозит дело какими-то оговорками, так что предположенная морская демонстрация не может быть начата немедленно по истечении данного Порте трехнедельного срока. Срок этот истекает 12/24 августа, то есть послезавтра; а между тем еще идет переписка о редакции инструкции и о сборном пункте эскадры.

Сегодня вечером уезжает отсюда герцогиня Эдинбургская (великая княгиня Мария Александровна) в сопровождении брата, Сергея Александровича. Они едут в Кобург, где ожидает их герцог Альфред Эдинбургский. Я заходил проститься и с великой княгиней, и с великим князем.