Делия всхлипнула.

– Ты ее не оставишь?

– Никогда.

– И будешь видеть ее каждый день?

– Каждый день.

Надежда вспыхнула и умерла в ее глазах.

– Нет. Тебе станет скучно. Ты молодой, красивый мужчина. Тебе понадобятся вещи, которых она не может дать, и ты станешь искать их на стороне.

– Нет. Я буду ждать ее. Пусть это и займет много времени.

Глаза Делии снова наполнились надеждой, которой она еще, впрочем, не могла поверить.

– Откуда я знаю, что ты говоришь правду?

– Потому что я люблю ее, – произнес я.

Без заикания. Сказав чистейшую правду женщине, которая пыталась удержать меня вдали от Теи, я знал, что навсегда освободился от своего недуга.

– Я люблю ее, – произнес я снова. – И никогда не перестану ее любить. До самой своей смерти.

Делия уставилась на меня, и казалось, ее лицо просветлело.

– Я верю тебе, – прошептала она, отвела взгляд. Краска залила ее щеки. – Я могу… Я могу вернуть твою работу…

– Не нужно. Я и это ей пообещал. И я намерен сдержать слово.

Она кивнула.

– Я не знаю, что еще сказать. Меня раздирает чувство вины и одновременно облегчение.

– Ты заботилась о ней два года, – напомнил я. – Ты можешь идти. Живи своей жизнью. Это то, чего она хочет для всех нас.

Делия медленно поднялась на ноги.

– Я скажу им, что ты можешь приходить столько, сколько захочешь. Я отзову свою доверенность и передам ее тебе. – Она подняла голову. – Я доверяю тебе ее жизнь.

– Спасибо, – сказал я, облегченно вздохнув. – Я буду охранять ее ценой собственной.

Крик прокатился по коридору.

– Джимми! Где Джимми? Боже, кто-нибудь, скажите мне, где он. Джимми!

Тея проснулась. В одиночестве.

– Иди, – воскликнула Делия. – Ты ей нужен.

Я уже поднялся со стула и побежал к ее комнате, моя грудь саднила от резкой боли в голосе Теи.

– Отойдите от меня! – закричала Тея. – Отвалите. Я не хочу этого. Где Джимми?

Когда я вошел, раздался грохот. Тея повалила поднос на пол, борясь с медсестрой со шприцем в руке. Все это время Рита пыталась перехватить мечущиеся руки Теи.

– Она не хочет, чтобы ей кололи успокоительное, – рявкнул я медсестре, затем наклонился, чтобы взять Тею на руки. – Эй. Эй, я здесь. Все хорошо.

Она подняла на меня взгляд, полный подозрений.

– Это я, – сказал я. – Теперь я здесь.

В ее глазах вспыхнуло признание, а затем она, рыдая, упала мне на грудь.

– Это происходит. Я ничего не могу удержать. Все ускользает.

– Я знаю, – сказал я. – Я знаю, детка.

– Иди сюда, – умоляла она.

Когда я забрался на узкую кровать, две медсестры покинули комнату, тихо закрыв за собой дверь.

Тея рыдала у меня на груди. Мои слезы увлажнили ее волосы. Я крепко сжимал ее, пытаясь удержать рядом. Она была у меня в объятиях и одновременно ускользала. И Тея это знала. Она катилась с крутого неумолимого склона во тьму амнезии, отчаянно пытаясь притормозить; ее пальцы сжимали мою рубашку.

– Тея, – прошептал я. – Послушай меня. Ты слушаешь?

– Да, – сказала она слабым голосом. Сон одолел ее, и когда она проснулась, амнезия тоже.

– Я обещаю, – произнес я дрожащим голосом. – Обещаю.

Она отстранилась, и ее улыбка разбила мое проклятое сердце.

– Правда? – Затем ее улыбка смялась до замешательства. – Я написала… что-то. Так? Я не могу вспомнить…

– Все хорошо, детка. Тебе не нужно.

Ее лицо расслабилось от облегчения. Она поцеловала меня, и я смаковал вкус ее слез и ее мягких губ, прежде чем она снова опустила голову.

– Я люблю тебя. Джимми с добрыми глазами.

Я обнимал ее, изо всех сил пытаясь сдержать рыдания и дрожь.

– Я люблю тебя, Тея, – сказал я. – Засыпай. Увидимся завтра, хорошо? И каждый день после. Обещаю.

* * *

Я моргнул, и больничная комната материализовалась вокруг меня. Тея лежала в моих объятиях. Утренний свет коснулся кровати.

Она медленно пошевелилась и проснулась. Изучила меня секунду. Затем ее лицо озарилось признанием, душераздирающе красивым.

– Джимми.

– Привет, детка, – сказал я, сдерживая слезы.

Едва я успел это сказать, как Тею накрыл приступ. Несколько минут она дрожала, затем снова моргнула.

Я увидел ее.

Под растерянностью, под амнезией, в чистых голубых глубинах ее глаз, я увидел мою Тею.

Ее голова склонилась в сторону, и улыбка дрогнула.

– Сколько уже прошло?

Кругом было не протолкнуться, как будто весь Бунс-Милл набился в маленькую таверну в эту субботу.

Может быть, так оно и есть, подумал я из-за стойки. Город достаточно маленький.

Или, может быть, они просто решили согреться. В этом году зима выдалась ужасно холодной, и метеорологи сказали, что Рождество – через несколько недель – будет снежным.

Я налил пива для пары завсегдатаев, Стэна и Кевина. Два парня средних лет, которые носили бейсболки и футболки независимо от погоды.

– Большой вечер, – заметил Кевин. – Ты будешь играть, Джим?

– Непременно, – сказала Лора, подойдя к бару с подносом, полным пустых стаканов. – Надо дать им то, что они хотят, верно, Джим? – И подмигнула мне.

Я улыбнулся.

– Посмотрим.

– О, обязательно, – подхватила Лора. – Угадай, кто отвечает за плей-лист сегодня вечером? – Она ткнула на себя двумя большими пальцами. – Эта девочка прямо перед тобой. Теперь мне нужно два шота «Файербола», два пива и стакан воды. Вода для тебя.

Ребята рассмеялись, когда Лора исчезла в толпе.

– Похоже, ты играешь, – сказал Стэн.

– Похоже на то, – ответил я. – А я-то думал, то был барменский концерт.

Все так и начиналось. Я искал ночную работу, а владелец «Хейвена» как раз потерял своего лучшего бармена и пребывал в отчаянии. Я прошел путь от дерьмовых смен с воскресенья по среду до более прибыльных смен с четверга по субботу. Лора поймала меня за тем, что я пел Pearl Jam’s – «Black», когда проводил инвентаризацию. Несмотря на плохое первое впечатление, которое я произвел на нее несколько месяцев назад, она потребовала, чтобы я выступил.

И с тех пор я играю большинство вечеров.