– Заходи, – радушно пригласил Стоян. – Мы завсегда миру рады.

– Одному мне идти не можно. Чести урон. Как-никак темником у самого Чингисхана служу, – продолжал Субудай.

– Ах, темник, – ответил ему воевода. – Тогда другое дело. Такому большому человеку и впрямь слуги нужны. Ну что ж, прихвати с собой десяток.

– Темнику сотни две-три положено, не меньше, – хитрил Субудай, а Стоян ему:

– Нешто порты с тебя сразу три десятка снимают? А кашу тебе что, цельная сотня варит? Так и вовсе голодным остаться можно. К тому же мы – народ хлебосольный, вот и боимся опростоволоситься. Нынче в полях засуха была, потому опаска есть, что не сумеем такую прорву гостей прокормить.

Словом, нехорошо ответил, грубо. Можно сказать, с издевкой. Субудай даже обиделся на него в душе. Зря он так, особенно про порты. Он к нему со всей душой, а тот….

Первый приступ начался ночью, с расчетом на неожиданность. Лучший полководец Чингисхана не зря ходил в хитрецах. Вначале он сдел вид, будто уходит, отводя далеко в степь своих людей, а уж потом с разбегу ударил так, что аж зубы во все стороны полетели, Одно обидно – зубы-то все сплошь монгольские. Впрочем, тут-то по здравом размышлении сердиться не на что. За удаль в бою спросу нет, а что не одолел врага – так это твоя вина. Но все равно было обидно.

После этого Субудай решил было взять град в осаду. Кажется, они что-то там про засуху говорили. А вдруг им и впрямь есть нечего будет? Спустя неделю удалось выведать, что его и тут обманули.

Снова обида – уже третья по счету. Ну как тут жить несчастному честному монголу, когда его, простодушного, всякий надуть норовит?! Нельзя такое прощать, иначе бояться не будут. Однако бывалый полководец рассудил мудро. Не пришло еще время для отмщения. Рано пока. К тому же у его воинов имелись и более насущные дела. К примеру, надо поить-кормить тех же коней, а чем – зима надвигается.

Помимо Азова – Субудай и это сведал, – были тут по-настоящему богатые города, к тому же и расположенные не так уж далеко. Хорошо было бы туда заглянуть, но тут ему вовремя вспомнился еще один рассказ половцев. Исходя из него, получалось, что по степи гуляет не одна орда, поэтому о городах думать рановато. Оставлять в своем тылу свежего, нетронутого врага нельзя ни в коем случае, а города никуда не денутся.

Вот почему, оставив всего одну тысячу под Азовом, Субудай в первую очередь пронесся по половецким стойбищам. Он даже Белую Вежу не тронул – не до того. К тому же, честно признаться, опасался такого же «гостеприимного» ответа, как и под Азовом, ведь там, как он выяснил у пленных половцев из бывшей орды Данилы Кобяковича, сидел воевода, поставленный в град все тем же рязанским князем Константином. Зато половцы – дело иное.

Вихрем летели монголы, закрутив в степи смертоносную вьюгу, беспощадной метелью обрушиваясь на все живое. От бурана можно спастись в кибитке, греясь возле огня, ярко горящего в очаге, а где найти спасение от неумолимого кровожадного воина, который с наслаждением жег, резал, грабил, убивал – словом, вел свой размеренный, будничный образ жизни.

Котяну же с ханом Юрием Кончаковичем ответить было нечем. Основные их силы сложили головы на Рясском поле, да если бы и не полегли – все равно отбиться они бы не сумели. Просто в этом случае они дали бы бой, который все равно проиграли бы, а так удирать пришлось без сражения. Куда? Да все к тем же русичам. Старому хану повезло больше, а вот Юрию Кончаковичу добраться живым была не судьба – погиб.

Если бы не зять Котяна Мстислав Удатный, то киевский князь и вовсе не обратил бы внимания на стенания половецкого хана, а так пришлось рассылать гонцов и собирать князей на съезд.

Пока судили да рядили, помогать половцам или как, объявились татарские послы. И здесь сказались круги на воде, потому что, не будь Константина и его крепкого Азова, сам Субудай на русичей и внимания не обратил бы, а тут решил упредить события. Если произошла одна сшибка, то второй лучше пока избежать и передохнуть.

Вид у этих послов был не ахти какой. Вообще-то, в гости приехали, могли бы что получше надеть. Про запах говорить и вовсе нечего. Похоже, что они в своей одежде не только едят, пьют и спят, но и еще кое-что делают.[133]Даже с половцами никакого сравнения, хотя это и понятно – те все-таки уже давно соседствуют с Русью, так что научились смывать с себя грязь, ну, хотя бы иногда, а эти… Разве что с немцем или франком каким-нибудь сравнить можно – такой же смрад. Но те иногда хотя бы благовониями пользуются, чтоб рядом с ними не столь отвратно было стоять, да одежку меняют почаще.

Поставили послов в самой середке гридницы, чтоб подальше от всех. Даже открыли настежь все окошки, невзирая на апрель месяц. Уж на что хозяин терема Мстислав Романович всегда тепло любил, но ныне и он заметил, что лучше замерзнуть, нежели от вони задохнуться. Все равно, конечно, несло, но чего уж теперь. Приходилось терпеть.

Зато речь свою они вели столь надменно, будто их прислал цареградский басилевс. Да и сами важничали не по чину, глядя на всех вприщур узенькими глазками. Издали смотреть – и не поймешь. Вроде говорит человек, а глазенки зажмурены, будто спит. Чудно.

Но слушали князья внимательно, хотя понималось их лопотание с трудом – очень уж они коверкали русскую речь. С грехом пополам удалось понять, что они предлагали заключить мир, поскольку пришли не на русские земли, не на русские города, а на своих данников-половцев. К тому же, как они слышали, эти поганые людишки причинили изрядно зла и самим русичам, вот и давайте их бить вместе.

Котяна в гридницу пока не звали. Ни к чему ему. Самим вначале надо разбираться, безо всех прочих.

Когда послов увели, князья дружно переглянулись. Никто не торопился первым молвить свое слово, и потому молчание стало затягиваться.

– С одной стороны, оно конечно, а с другой – вроде как-то негоже, – глубокомысленно протянул киевский князь.

Это он больше для затравки – вроде и ничего существенного не сказал, а начало разговору положил.

– Князь рязанский сказывал, – вновь Мстислав Удатный слово взял, – что они по-первости малой силой придут, тысяч двадцать, не больше.

Мстислав Романович поморщился. Опять братан рязанца поминает. К чему? Зачем? Да и откуда такое самому Константину может быть ведомо? Он что же – считал их?

И тут явился доверенный дружинник. Вообще-то его дело стоять снаружи, ведая охраной, чтоб к двери лишнее ухо не прислонилось, а то мало ли. Ну а раз вошел, стало быть, важное что-то.

Выслушав же его сбивчивый шепот, киевский князь скривился еще больше. Ох, не зря в народе говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо». Вот помянул галицкий князь Константина, и нате вам – он уже катит по Подолу с малой свитой. Часа малого не пройдет, как он здесь объявится.