Чавинцы могли бы дать индейцам гораздо больше – они принесли богатые дары, по ценности превосходившие всё, о чём мечтали в древних южноамериканских царствах, однако их жители не были готовы принять такие дары целиком. Разница в развитии не позволила индейцам перенять совершенно чуждые им приспособления и техники. В итоге дети ягуара дали им ровно то, к чему индейцы были готовы. И этого хватило, чтобы в скором времени в Южной Америке расцвели знаменитые Моксеке, Уака-де-лос-Рейес, Куписник и другие центры новой культуры. В Мезоамерике в свою очередь из болотистых джунглей поднялось великое царство ольмеков, Тамоанчан.

Развитие приходило лишь в земли, куда добрались немногочисленные группы чавинцев. Вокруг Тамоанчана продолжали жить полуголодные дикие индейцы, едва справлявшиеся с обработкой скудных полей и не помышлявшие о монументальном искусстве ольмеков, бесконечно далёкие от их познаний в сельском хозяйстве и астрономии. Тот же Эквадор, земли которого чавинцы миновали на пути в Мезоамерику, оставался диким, населённым разрозненными племенами. Они с завистью поглядывали на южных соседей – на царства северного перуанского побережья, где местные жители осваивали выплавку золота, строили амбары для избытков зерна и поклонялись богам в циклопических храмах.

Прославляя детей ягуара, индейцы новых царств всюду использовали привнесённые чавинцами лесные символы. Даже в высокогорных поселениях изображения не знакомых им анаконд, капуцинов, кайманов и ягуаров вытеснили более привычные изображения кондоров, лис, лам. Чавинцы не утратили прямой связи с долиной Мосна, а через неё – с братьями из Города Солнца. Неудивительно, что археологи впоследствии обнаружили в Бандурриа ожерелья из семян эспинго, в Анконе – статуэтки из пальмы чонта, в Котоше – инструменты с зубами пираний для обработки дерева. Везде, где побывали дети ягуара, оставался отпечаток амазонских джунглей.

Почти два века чавинцы наслаждались плодами своих трудов, а к началу первого тысячелетия до нашей эры увидели, что принесённые ими знания ведут людей не к обещанной благодати, а к кровавым раздорам. Южноамериканские царства богатели и расширялись. Людей становилось больше. Появились предметы роскоши – искусные изделия из ткани, керамики, кости и камня. Появились излишки времени и продовольственных запасов. Следом выросли те, кто вопреки прежнему укладу захотел присвоить себе власть над другими людьми. Они стремились укрыть знания, полученные от детей ягуаров, таинственной завесой непонятных простым людям символов. Они возводили для себя пирамиды гробниц, вроде тех, что возвышались на холмах в Кардале, – так указывали на собственную приближённость к богам, называли свою силу божественной. Самопровозглашённые правители и богачи, захватывая и удерживая власть, не боялись проливать кровь соплеменников. Утвердившись в родных селениях, обращали взор на соседние. Принимались грабить и разрушать слабые города, с неутомимой жаждой пополняя свои сокровищницы. Тогда в Перу впервые понадобились крепости, оборонительные стены и охранные патрули, живущие возле стен и занимающиеся исключительно военным делом. Начались разорительные межплеменные столкновения, до прихода чавинцев почти не случавшиеся.

Индейские царства обособлялись. Сокращались дальние путешествия и обмен предметами. Прежние центры культуры, изначально не приспособленные для защиты от нападений, приходили в упадок. Люди бежали из обжитых мест в поисках укрытия – подальше от открытых низин побережья и поближе к горным истокам рек. Символом массового исхода стало одно из центральных зданий Лас-Халдас, расположенного к югу от долины реки Касма. Если Дима правильно понял, речь шла именно об этом поселении. Вскрыв здание из-под песчаных наслоений, археологи увидели центральную лестницу. Она была лишь наполовину оштукатурена, а часть недоделанных ступеней осталась в окружении деревянных стоек и хлопковых шнуров, размечавших её границы. Местные жители бросили строительство и бежали из города.

Тогда же рухнуло царство Тамоанчан. Ольмеки успели отстроить богатые города и храмовые комплексы, проложить линии акведуков, водосборников и крытых водоотводных каналов, которые и три тысячелетия спустя успешно выполняли своё назначение. Ольмеки процветали почти три века, однако под конец исказили знания, полученные от детей ягуара, заодно переиначив на свой лад образ бога-ягуара. Истощённое внутренней борьбой за власть и кровожадными войнами с менее развитыми соседями, царство Тамоанчан пришло в упадок и погибло. Индейцы оказались не готовы к дарам, принесённым чавинцами из сердца мглы. Знания, даже столь малые, привели их к взаимной вражде, к борьбе за власть и богатства.

– Всему своё время, – промолвил старик. – Нельзя торопиться даже с тем, чтобы кого-то осчастливить. Счастье, к которому ты не готов, погубит.

Огорчённые потомки детей ягуара вернулись в родную долину Мосна. Построили там последний рубеж своей культуры – храм Чавин-де-Уантар, наполнили его чудовищными фигурами, символами собственного ужаса перед содеянным. К их храму шли паломники из отдалённых горных и прибрежных городов. Индейцы молили о прощении, просили указать им обетованный путь в сердце мглы, но чавинцы больше не отвечали им взаимностью. Развитие южноамериканских культур остановилось. В последующие века их царства оживали и рушились, сменяли одно другое в череде бесконечных войн, но не создали ничего, в чём бы по-настоящему превзошли достижения более древних царств. Сооружения инков, заявивших о себе два тысячелетия спустя, их керамика и ткани, искусство в резьбе по камню, их оросительные каналы и защитные стены – всё осталось на том же уровне, а в чём-то вовсе уступало творениям предшественников.

Дети ягуара заявили, что человек пока не способен вынести взор своего прародителя. Решили до времени скрыть сердце мглы. Опасаясь, что U-образные храмы однажды подскажут верный путь кому-то из жаждущих власти горных правителей, в итоге покинули долину Мосна. На сей раз безвозвратно. Оставили за собой опустевшие поселения. Устремились через сельву – назад, к Городу Солнца.

Чавинцы могли отправиться прямиком к сердцу мглы и раствориться в его сиянии, но предпочли заточить себя в джунглях. Это была расплата за их ошибку. Чавинцы отказались от собственного имени. Стали тенью самих себя. Поклялись, что не допустят никого до чертогов Города Солнца. И сами в него не войдут. Поклялись также не утратить память о сердце мглы – верили, что однажды среди людей найдутся те, кто будет достоин взглянуть в глаза богу-ягуару, разделить с ним его мудрость.

– Тени… – прошептал Дима, когда старик прервал затянувшийся рассказ.

Готов был взорваться сотней вопросов, но терпел. Боялся отпугнуть старика. Надеялся, что Аня сумеет того приручить, вывести на последовательный диалог, но перед отшельником Аня оказалась беспомощна. Тут её улыбки и обаяние не действовали.

Отшельник, зачарованный угольками в костровище, сидел не шелохнувшись и в неподвижности напоминал седую мумию. Будто вновь забыл, что он тут не один. Никого не замечал, а потом ушёл. Покачалов тихо выругался ему вслед. Максим, никак не отреагировав на причудливое поведение старика, взялся готовить нехитрый завтрак из растений и остатков мяса, затем с Покачаловым отправился к реке ополоснуть котелки и наполнить фляги. Аня и Дима в их отсутствие занялись гамаками и рюкзаками. Позже Максим прокипятил запас воды и повёл всех на средний ярус котловинного дна. Путники обследовали его гружённые поклажей, готовые в случае чего бежать от неожиданной угрозы.