Вам наверняка не очень приятна моя компания, но как мужчина я должен был прийти к Вам и обозначить ряд важных моментов. Про них мы еще поговорим. Но самое важное, что не требует отлагательств, это состояние Даны, Кирилл Петрович.

Дед зависает и смотрит на меня испытующе. Я напрягаюсь внутри. Давно я так не волновался. На самом деле, снаружи поселка дежурит бригада реаниматологов в карете скорой. Это на случай, если дед слишком драматично воспримет известия. Но у мужчин своя этика и логика. Не сказать я не могу...

-Дана болеет. Это выяснилось спонтанно. Ничего такого, что бы было полностью непоправимо, но подлечиться придется. Через полтора часа начнется ее операция. Ее проведут трое лучших врачей в мире. Прогнозы благоприятные. Она была категорически против того, чтобы Вы знали, но это мнение и логика женщины. Как ее мужчина я взял на себя ответственность сказать Вам как человеку, который тоже в ответе за неё и вырастил её.

-В ответе за неё, говоришь?-спрашивает он, щурясь,- это ты так решил?

-Такие вещи не решаются самостоятельно,- парирую его враждебность,- ни мной, ни её, ни даже человеком, который воспитал и поставил на ноги. Такие решения- логичный исход сложившегося статус-кво. И да, я несу за нее всю ответственность. Спокойствие, внутренняя гармония и счастье Даны- мой долг. Потому я и здесь. С ней мы все решили. Она согласна на такой расклад. Надеюсь теперь получить и Вашего одобрения…

Дед смотрит жестко и стоически. Размышляет.

-Успеем еще потолковать про ваши делишки. Ты лучше скажи мне, что с Даной…

За время, пока я говорю, посвящая его в некоторые детали, его лицо меняет выражение несколько раз.

-К ней можно?- говорит он слегка хрипло.

Я киваю.

-Если поедем прямо сейчас, думаю, удастся зайти до операции. В любом случае, Вы захотите быть там во время и сразу после…

Мы больше не тратим времени на разговоры. Я облегченно даю медикам письменный отбой смс, уведомив, что с дедом все ок, но приказал все равно не расслабляться. Возраст- дело такое. Садимся в автомобиль и гоним обратно в госпиталь. На трассе нас подхватывают мои охранники, которые расчищают дорогу для нас от пробок. Без беспредела, конечно, иначе дед бы психанул.

Мы молчим. Он больше ничего не спрашивает, я сам ничего не отвечаю. Мне нравится, что тема Игоря не звучит а-приори.

Мы заходим в отделение, шаг деда становится менее решительным. Он поворачивается ко мне.

- Лучше не надо сейчас, Александр. Она не хотела, не надо… Не пойдем к ней. Но спасибо, что сказали. Я буду здесь на протяжении всей операции. Потом, если можно будет…- делает паузу, сглатывая страх,- зайду.

Я киваю и отворачиваюсь, но перед этим наши глаза пересекаются. Не знаю, может это игра моего воображения, но мне кажется, что в этот момент между нами что-то происходит внутреннее мужское. Это не понять женщинам.

Я вижу его страх, а он- мой. Тот самый страх, который обычно мы, мужики, прячем от других. Не страх трусости и малодушия. Настоящий страх, природный, естественный. Тот, что чувствуют на войне во время боя. Страх, который не парализует тебя, а наоборот, мобилизует все способности. И в то же время, в нем есть одна очень важная черта, по которой его не спутаешь ни с каким другим- отчаянное желание не потерять, отчаянное желание сберечь…

На войне есть лозунг «Жизнь начинается там, где заканчивается страх». Я часто видел ей подтверждение не только в героических действиях ребят на поле, но и в обычной дикой природе. Звери способны выжить в естественной среде и сберечь свое потомство только тогда, когда не боятся за себя, но отчаянно боятся за тех, о ком в ответе. Так и у нас сейчас. Мы оба дико боимся ее потерять. И оба это чувствуем. Это ощущение сближает.

Доктор сообщает, что операция пять минут как началась. Мы оба сурово киваем и ждем, отказываясь и от кофе, и от воды.

Огромное окно в пол в холле сейчас как экран в другой мир, в стороне от шумного города. Там высокие деревья, которые летом наверняка зеленятся пушистыми кронами. Сейчас они покрыты снежными шапками, а снег все падает и падает огромными хлопьями. Они как надежда и жизнь. Это как прикосновения ангелов, которые утешают. В аду Африки, лежа в окопах, по соседству с дикими джунглями и их смертоносными гадами, мне не хватало снега. Я часто засыпал с мыслями о нем, о маме, о родине и о той, кто обязательно появится в моей жизни, чтобы заполнить пустоту в сердце. Чтобы было, за кого умирать…

-Я люблю её,- хрипло говорю, не в силах повернуть голову к деду,- и она меня. Я сделал ей предложение.

Он молчит.

Все-таки поворачиваюсь. Ищу в его взгляде осуждение или отторжение.

- Вы даете согласие на наш брак?

На лице деда проскакивает быстрая улыбка. Наверное, это важно ему сейчас, правильно, что я сказал об этом именно сейчас, когда Дана под ножами хирургов… Что может быть лучшим доказательством веры в жизнь человека, если не предложение прожить с ним эту самую жизнь…

- Давно это у вас?

Я вздыхаю.

-Мы случайно познакомились. Ни она, ни я не знали, кем приходимся друг другу на тот момент. Она даже имени своего не сказала, номера не оставила. Я нашел ее по сережке. Понял, что старинная. Нарисовал у антиквара по памяти, так и нашел… Ваша жена в ломбард когда-то отнесла подвеску от того же комплекта. Она сейчас у Даны, на ее пальце в виде помолвочного кольца…

Дед машет головой и сглатывает. Отворачивается к окну. На снегопад.

-Я в Монголии служил в молодости еще до Прокуратуры. Там купил у одной бабки. Она сказала, этот комплект принесет мне настоящую любовь и позволит пронести ее по всей жизни. Так и вышло. Душа в душу жили… Может и Дане он помог…

Я подхожу к деду и кладу руку ему на плечо, сжимая. Потому что это и есть его «да». Другого мне и не требуется.