– Гонец… – тихо ответил князь Вишневецкий.

Через поле мчался одинокий всадник с красным великокняжеским вымпелом под острием длинной пики.

Князь Дмитрий Трубецкой громко кашлянул, выехал чуть вперед, но одетый в броню всадник вдруг опустил свое копье, вонзив его в землю, сунул руку в поясную сумку, выхватил свиток, поднял над головой:

– Письмо Дмитрию Ивановичу от Василия Ивановича! – крикнул он, вполне разумно не упоминая титулов. Слегка придержав коня и прищурившись, нашел в свите низкорослого воина с двумя большими родинками на лице и протянул грамоту ему. Тут же отвернул и поскакал обратно, на ходу выдернув из земли свою пику и снова вскинув над головой.

Государь всея Руси осмотрел печать, поморщился. Выдернул из воска две нити, развернул бумагу. Тут же оскалился:

– Вот же старый паскудник!

– Что там? – заинтересовался Адам Вишневецкий.

– Если мы войдем в Москву, князь Шуйский обещает в тот же час повесить мою жену и мою мать. – Дмитрий смял грамоту в кулаке и зло отбросил в сторону. – Выродок! Чисто выродок!

– Он не посмеет!

– Когда крысу загоняют в угол, княже, – покачал головой государь всея Руси, – она способна на любое безумие. Шуйский это сделает! Два года назад он легко приказал зарезать меня и мою супругу. Полагаешь, он смутится повторить сей приказ еще раз?

– Тогда что ты станешь делать?

– Крысу надобно плотно обложить, дабы не сбежала, – ответил Дмитрий. – И немного подождать. Глядишь али сама от страха сдохнет али товарки сожрут. Шуйский ведь там не один!

– Разумно, – согласился князь Вишневецкий. – Сколько себя помню, какие токмо шайки не гонял, но во всех бандах своих атаманов чаще всего сдают их собственные подельники. Как виселицей запахнет, моментально атамана вяжут и волокут менять на свое помилование. Посидят москали в осаде, и глядишь, сами своего Шуйского скинут и в кандалах к тебе привезут.

– Дмитрий Тимофеевич! – окликнул князя Трубецкого государь. – Как полагаешь, каковое место для моего главного лагеря лучшим выйдет? Может, здесь?

– Слишком близко от твердыни вражеской, Дмитрий Иванович, – ответил опытный воевода. – Коли на вылазку шуйские решатся, даже пешие ратники здесь ужо через полчаса окажутся. А конные, почитай, так и сразу. Надобно хоть до Тушино отойти. Туда часа полтора бежать придется. Они запыхаются, мы же даже хоть сонные, и встать, и вооружиться успеем.

– Коли там удобнее, Дмитрий Тимофеевич, то командуй, – согласился царь. – Пусть будет Тушино!

11 июля 1608 года

Москва, Кремль

– Государь, тебя послы свейский и польский принять просят. Наедине, – войдя во время обеда в трапезную, шепнул князю Шуйскому на ухо Игнат, после чего так же тихо и скромно вышел.

– Что-то случилось, царь Василий? – тут же заинтересовалась Мария, одетая лишь в легкую шелковую рубаху.

После полуденного зноя в царицыных покоях было так жарко – не продохнуть. Вместо того чтобы открыть окна и наказать разгильдяев, допустивших подобную духоту, государыня, наоборот, разрешила свите раздеться. Вроде как и ничего особенного – откуда взяться чужим глазам на женской половине дворца? Да вот гляди же ты – царь обедать пришел. И глазки мужчины сразу забегали, забегали, а сердечко застучало… Да еще из-за жары пришлось и самому ферязь и шапку скинуть. И сапоги, и штаны бархатные… синие…

Дворовые девки вовремя исчезли, княгини из свиты к середине обеда тоже удалились – и Василий Иванович остался наедине со своей юной супругой. Статной, большегрудой, фигуристой. А шелк – он ведь так прозрачен! И к коже прилипает, и скользит, искрясь и переливаясь нежным перламутром, каждую выемку и каждый выступ подчеркивая…

Ну как тут, к лешему, можно вспомнить о еде?!

С женской половины государь вышел с изрядным опозданием, однако холоп встретил его в переходе и снова напомнил:

– Послы свейский и польский просят…

– Сколько они тебе отвалили, Игнат, что ты такой настырный? – спросил, оправляя ферязь, князь Василий.

– Сказывают, дело зело важное для державы твоей, государь, – не стал отвечать слуга.

К Василию пристроилась охрана из шести молодых рынд в белых кафтанах с бердышами. Справа и слева стало узко, холоп отстал и прозудел в затылок:

– Могу в малую Думную палату их призвать.

– Ладно, зови! – сдался Василий Иванович. – Всё едино все планы кувырком.

В малой палате он взошел на трон, опустил руки на подлокотники, выпрямил спину, прижался спиной к жесткому дереву…

Царский трон и любимая жена – это все, что ему осталось в этой жизни. Все остальное убегало, растекалось, исчезало между пальцами. От всей огромной державы токмо Рязань, Смоленск и Москва считали его своим царем. Нет земель – нет податей, нет денег. Князья, бояре, служивый люд разбегались, ровно цыплята под тенью ястреба – кто в Тушино, кто в свою усадьбу, кто и вовсе в чащобы лесные, разбоем промышлять. Дьяки, воеводы вместе с полками и приказами – тоже в Тушино перебрались. Посольский приказ убег и послы иноземные вместе с ним – опять же в Тушине дела заморские решают. А у венчанного на царствие государя Василия – только трон остался да жена… Хотя… Ради зеленоглазой Марии Василий отдал бы и свой трон!

Василий Иванович поднял веки и вдруг обнаружил, что послы уже стоят здесь, перед ним.

Граф Иоахим фон Мансфельд – молодой совсем, тридцати лет еще не стукнуло, – стоящий на тонких, затянутых в сиреневые чулки ногах, заканчивающихся в пышных полосатых пуфах. Похожие пуфы украшали и плечи. Тело между тряпочными шариками обтягивал коричневый бархат, за плечами посла болтался тоже бархатный плащ, не доходящий до колен. Рядом с графом замер князь Ян Друцкий-Соколинский – ровесник князя Шуйского, приличия ради стоящий в широкой горностаевой шубе, крытой парчой. Просторная одежда полностью скрывала тело, и правитель Москвы мог видеть только седую окладистую бороду посла, чуть розоватые щеки и мясистый с черными точечками нос.

– Вы хотели увидеть меня? – поинтересовался Василий Иванович, вслух удивляясь тому, что эти двое пришли к нему, а не самозванцу из тушинского лагеря.

– Король шведский Карл обеспокоен случившейся с тобою бедой, великий князь всея Руси, – поклонился граф Иоахим.

– Король польский Сигизмунд обеспокоен случившейся с тобою бедой, великий князь всея Руси, – повторил вслед на ним князь Друцкий.

– Король Швеции считает тебя братом, коему нужна помощь в трудный час.

– Король Польши полагает так же.

– Когда подданные любой державы восстают супротив своего властителя, это подает плохой пример рабам из соседних стран.

– Очень плохой пример! – Послы легко и просто говорили на два голоса, словно успели давным-давно спеться.

– Поэтому король шведский Карл искренне желает помочь тебе, государь Василий, в уничтожении твоего врага, – почтительно поклонился тонконогий граф.