Магдалена обнаружила, что сидит, и ветер дует ей в лицо. Ветер? Откуда ветер в этой тесной, тёмной комнатушке, закрытой наглухо, наполненной столь сильной и крепкой смесью бесчисленных запахов, словно здесь никогда не отпирают окон?

— …дурно? Сударыня, вам дурно? — повторяла женщина, которую любил Эд, и ненаигранная забота читалась на её широком, по-своему красивом лице. Магдалена всю жизнь провела в Верхнем Сотелсхейме и умела отличить ненаигранную заботу от притворной.

— Понюхайте это. Вам станет легче.

— Не стоит, — сказала Магда и отвела от себя протянутую руку с зажатым в ней флаконом. Пухлая рука, короткие пальцы, толстое запястье охвачено короткой кружевной оборкой, венчающей глухой рукав. Рука грубой торговки. Не рука искусной любовницы. Не рука искусной убийцы.

Искусной убийцей здесь была не она.

— Мне сказали, — проговорила Магдалена, — что вы сможете помочь мне… что у вас найдётся то, что необходимо моему мужу.

Быстрый пристальный взгляд из-под широкой оборки чепца.

— О да, — сказала аптекарша вполголоса, — без сомнения. У меня есть самые разнообразные снадобья, одно из которых, несомненно, подойдёт и вашему мужу.

«Как странно она говорит, — подумала Магда. — Вовсе не как торговка. Нахваталась, должно быть, от Эда… или от своих клиентов… конечно… как я глупа».

— Моя подруга не далее чем на прошлой неделе приобрела у вас такое снадобье. И очень вас мне рекомендовала. Клялась, что вы как никто умеете избавлять людей от страданий.

— Я — нет. Я не лекарь, сударыня. Всего лишь аптекарша. Нет ли у вас рецепта от знающего мастера?

Магда растерялась. На неё смотрели всё так же пристально, а она смотрела на пухлые пальцы, на мягкий подбородок, серые глаза под пушистыми ресницами — смотрела так, как смотрел он, так, будто была мужчиной, будто хотела эту женщину сама.

Потом она сказала:

— У моего мужа всего лишь бессонница. Жестокая бессонница. И я хочу, чтобы он обрёл покой. Цена меня не волнует. Не думаю, что на это нужен рецепт.

Аптекарша из «Красной змеи» спокойно кивнула, будто ждала именно этих слов. Подошла к двери — и заперла её, сперва на ключ, потом на засов. После чего повернулась к Магдалене.

— Каким угоден вам сон вашего мужа, миледи? Должен ли он наступить быстро или не сразу? Должен ли быть глубок, крепок и сладок, либо короток и беспокоен?

Она спрашивала что-то ещё, но Магда будто не слышала её, только смотрела на её губы, слабо шевелящиеся — цифры, счета, Эд, — и вспоминала, как он целовал эту женщину, не заботясь о том, видят ли их.

— Пусть он уснёт спокойно и быстро, — услышала она свой голос.

Аптекарша кивнула ей без улыбки, попросила обождать и поднялась по лестнице на второй этаж. Магда слышала, как скрипят половицы под её ногами, и судорожно сжимала ткань своего плаща.

Торговки не было довольно долго. Вернувшись, она поставила перед Магдаленой маленький флакон дутого синего стекла — почти такого же цвета, как её собственное платье.

— Достаточно пяти капель, госпожа моя, и крепкий спокойный сон наступит в течение часа. Но будьте осторожны — у этого снадобья довольно резкий вкус, и его лучше добавлять в сухое вино. Любой сладкий напиток либо вода будут им безнадёжно испорчены.

Магдалена Фосиган взяла флакон с ядом. Какое-то время вертела его в пальцах, разглядывая, словно дорогую безделушку. Потом вскинула голову и посмотрела аптекарше Северине в глаза.

Сказала:

— Так странно порой выходит. Мы убиваем тех, кого любим, сами не зная, как это вышло.

Аптекарша Северина кивнула. Она знала, что так бывает. Или думала, будто знает.

Магдалена Фосиган подняла вуаль и улыбнулась слабой, мёртвой улыбкой.

— Надо было любить, пока могла, — прошептала она и бросила на прилавок кошель, тяжело зазвеневший золотом.

Она вернулась домой засветло, хотя шла очень медленно; всё медленнее и медленнее, оттягивая миг, когда уже не сможет повернуть назад, — так, как будто всё ещё могла. Она не думала — запрещала себе думать, — но перед мысленным взглядом яркими сполохами носились бессмысленные картинки: волосы Эда, фетровая шляпка Лизабет, забрызганные кровью пяльцы, силуэт юноши верхом на её коне, запястье Северины, отороченное кружевной оборкой.

«Что я делаю? — подумала Магдалена. — О, Светлоликая Гилас, что же я делаю?!»

В ворота её дома въезжал всадник. На долю мгновения ей показалось, что это Эд, и сердце подскочило в груди, но потом она поняла, что ошиблась, но не испытала облегчения.

— Квентин! — она бежала к воротам и кричала, будто безумная или пьяная. — Квентин!

Он услышал её крик ещё до того, как спешился, и в изумлении обернулся. Магда подбежала к нему, как раз когда он спрыгнул на землю, и вцепилась в его плечи подрагивавшими пальцами, а он перехватил её руки и с тревогой заглянул ей в лицо.

— Магда, что случилось?

— Что ты… Н-ничего… Что ты здесь делаешь?

Квентин Фосиган, её младший брат, будущий конунг, вместо ответа поднял вуаль, зацепив за верхнее поле шляпы. Он всё так же глядел на Магду, и она знала: ему не нравится то, что он видит.

— Ничего особенного. Просто приехал повидать Эда. Он дома?

«Что же ты делаешь, Квентин? И что делаю я?»

— Нет, — сказала Магдалена. — Нет… его нет. Во имя Гилас, Квентин, что тебе от него надо?

Он внезапно смутился и покраснел — бедный мальчик, он всегда так легко краснел…

— Я просто хотел… не важно. Я не думал, что он уезжает из дома так рано.

— Он всегда уезжает так рано. Квентин, послушай… не надо сюда приезжать.

— Это почему? — на его простодушном лице ясно читалась обида. — Ты не хочешь видеть меня в своём доме, сестра?

— Ох, нет. Нет.

Не заплакать, Магда. Только не заплачь сейчас, иначе всё пойдёт прахом… заплачь, Магда, заплачь!

— Просто он… он не тот человек, с которым стоит водить знакомство юноше твоих лет, — через силу выдавила улыбку она, но Квентин не улыбнулся в ответ.

— Я знаю, о чём ты говоришь, сестрёнка. И ты не права. Поверь мне.

— Да! Я не права! Я знаю, что не права! — воскликнула она, потом расхохоталась, потом порывисто обняла его и крепко прижалась мокрым от слёз лицом к его щеке. — Ох, Квенто, — прошептала Магдалена Фосиган. — Ты ещё так юн.

Потом оттолкнула, не обращая внимания на изумление в его взгляде, и сказала:

— Прости, у меня была бессонная ночь и трудный день. А ещё столько надо успеть. Приезжай завтра, хорошо? Я скажу Эдварду, что ты приходи, он… он дождётся тебя.

— Передай ему… что я заходил поблагодарить, — поколебавшись, сказал Квентин. Вчера утром — нет, ещё сегодня утром! — она бы вздрогнула от этих слов, но теперь было всё равно. Завтра, всё завтра… пусть всё это будет завтра.