— Передам. Прощай, братик, — она крепко поцеловала его и быстро зашагала к дому. Квентин долго глядел ей вслед, пока она не скрылась.

— Миледи нездоровится? — вполголоса спросил он привратника, наблюдавшего эту сцену.

Привратник пожал плечами. Ему нечего было ответить.

Эд вернулся домой около семи вечера, как делал всегда, если отлучался днём — переодеться и, при необходимости, взять с собой слугу. В этот раз он опаздывал, торопился, а потому был особенно резок и раздражителен. В обычные дни Магда, видя его в таком настроении, предпочитала беззвучно стоять в стороне, опустив голову.

Впрочем, разве не то же самое она делала и во все остальные дни?

— Эдвард, ты не мог бы остаться сегодня и поужинать со мной?

Она стояла в дверях его спальни, говоря это, и смотрела в пол. Он выбирал сорочку и страшно ругался, швыряя одежду на пол, а побледневший от досады и напряжения камердинер по мере сил помогал ему, но тщетно — все, как на подбор, оказывались широки. Он сильно похудел за последнее время, поняла Магда, но ничего не сказала вслух.

Услышав её вопрос, Эд прекратил тиранить слугу и обернулся. Посмотрел на жену — голый по пояс, с небрежно обрамлявшими лицо распущенными волосами, с болезненно намечавшимися под золотистой кожей рёбрами. У неё перехватило горло.

— Я обещал быть в «Роге» сегодня, — сказал он наконец, и в другой день она поклонилась бы ему и ушла, но сейчас сказала:

— Пожалуйста, Эдвард. Я прошу всего лишь один час твоего времени. — Он не отвечал, и она осмелилась добавить, хотя и рисковала прогневить его непрошеным советом: — Они могли бы обождать немного, ты присоединишься к ним попозже.

И только когда он кивнул, Магда поняла — с содроганием, с ужасом, которого никогда не знала прежде, — что до самого этого мгновения была уверена: он откажется. Он никогда не ужинал с ней. Быть может — оттого, что она никогда не просила.

Она склонила голову и вышла из комнаты, прикрыв дверь.

Стол им накрыли внизу, в гостином зале, где более радушный хозяин и более общительная хозяйка принимали бы многочисленные компании друзей. Но Эд предпочитал валандаться по тавернам, а Магдалена — заниматься шитьём в обществе леди Эммы, и никто из них не задумывался о том, что могло быть иначе.

И могло ли?

Стол был рассчитан на десятерых, он был длинным и узким, и для хозяев его сервировали, по традиции, в разных концах стола. Они сидели на расстоянии дюжины шагов друг от друга, бесконечно далёкие. Магда не знала, что приготовили сегодня на ужин — только и успела передать кухарке, что хозяин ужинает дома. Это вызвало небольшой переполох, но у них была хорошая прислуга. На столе, помимо привычных для Магдалены кроличьей грудинки, сыра и хлебцев, появилось фазанье жаркое и голубиный паштет. «Он так похудел, — думала Магдалена, глядя, как Эд разрезает мясо. — Ему надо есть побольше. Да и что он ест вообще в этих кабаках? Небось только закусывает выпивку. Как же он похудел… я даже не замечала. Нужно следить, чтобы он ел получше. Нужно чаще оставлять его дома. Нужно…»

Эд взял кувшин с вином и налил себе полную чашу. Он всегда разливал вино сам.

Они не разговаривали. Магдалена сидела, сложив руки на талии, и смотрела, как он, странно бледный в мерцании свечей, наклоняется вперёд, пальцы берут нож, откладывают, берут снова, снова откладывают, тянутся к кубку, оплетая резную ножку.

— Твоё здоровье, — коротко сказал Эд, приподнимая кубок.

Она слабо кивнула.

Он выпил.

Скривился — и не стал хвалить даже из вежливости. Магда запоздало вспомнила, что он не любит сухие вина. Совсем не любит, предпочитает сладкие, а она забыла. Как она могла забыть? Без сомнения, он тоже сейчас об этом думал. Еле упросила мужа в кои-то веки остаться дома — и не угодила с вином.

Сама она не пила, и он не спрашивал, почему.

«Почему, — думала Магдалена, глядя, как он снова подносит кубок к губам, — почему ты никогда ни о чём меня не спрашиваешь? Почему никогда ни о чём не расскажешь? Не возьмёшь мою руку и не вздохнёшь, чтобы я могла спросить — как ты?.. Ты ведь не счастлив. Маркус сказал правду, о, он чистую правду сказал — ты жесток, ты беспутен, ты приносишь горе, но ты ведь сам несчастлив от этого, разве нет? И почему ты никогда не признавался мне в этом? Почему не позволил мне показать, что я это вижу? Почему просто не позволил мне быть твоей женой… быть тебе хорошей женой? Видят боги, я этого так хотела».

— Кстати, — обронил Эд, поднося кубок к губам снова — Магда перестала уже считать, в который раз. — Лорд Грегор просил, чтобы ты подыскала ему нового виночерпия.

— Да? — как во сне, отозвалась она.

— Да. Просил, чтобы ты этим занялась.

— А что… что сталось с прежним?

— Полагаю, что он мёртв. С виночерпиями это часто случается, — он улыбнулся своей очаровательной, обезоруживающей улыбкой. Его верхняя губа потемнела от вина.

— Десерта дожидаться не буду, прости. Меня и так заждались, — сказал Эд, поднимаясь и отодвигая стул.

И тогда Магдалена встала тоже и пошла к нему. Дюжина шагов, и только, — но она так долго шла, так невыразимо долго, что он обернулся и глядел на неё целую вечность, прежде чем она подошла вплотную и обвила его шею руками, и поцеловала так же долго, бесконечно долго в тёмные от вина губы.

— Люблю тебя, — прошептала Магдалена. — Люблю всем сердцем.

Он стоял, держась рукой за спинку стула, и смотрел ей вслед.

Магдалена поднялась по лестнице и вошла в свою пустую и холодную спальню. Подошла к окну и стала смотреть, как Эд во дворе седлает коня, как вскакивает в седло и выезжает за ворота, как тает в дымке, застилавшей её взгляд.

— Всем сердцем люблю тебя, — прошептала она.

Потом подошла к комоду, достала из ящика флакон дутого синего стекла и выпила до капли всё, что в нём было.

Эд выехал из дому гораздо позже, чем собирался, однако, оказавшись за воротами, не стал пускать коня рысью. У него было странное настроение: к тревоге и растерянности вчерашнего дня прибавилось возбуждение, вызванное разговором с Бертом Пиллано. Как выяснилось, тот знал больше прочих о грядущей кампании. По его словам, во фьеве Ролентри в самом деле объявился некто, выдававший себя за Анастаса Эвентри и активно собирающий под свою руку войска. Его уже поддержали Ролентри и Блейданс, пока, впрочем, только на словах. Цель юного полководца была очевидна: он стремился отбить земли своего клана, которых его семья лишилась вследствие весьма циничного предательства со стороны Одвеллов. Фосиганы не оказали Эвентри должной поддержки; сейчас это могло выйти им боком. У конунга всегда оставался выбор: подавить ли междоусобицу в среде своих септ, ратуя за всеобщий мир и благоденствие, — или использовать её в собственных целях. Что произойдёт на сей раз, сказать покамест было сложно. Пиллано должен был отправиться в Блейданс со дня на день, но внятного приказа о поддержке Эвентри у него не было — пока что ему велели просто осмотреться и доложить обстановку.