Ему вдруг захотелось выпить. И не просто выпить, а напиться по-русски, по-черному: поставить перед собой бутылку настоящей водяры и тарелку с солеными огурцами… Да где же их тут сейчас, на ночь глядя, найдешь, эти соленые огурцы?.. Не возвращаться же назад, в «Тройку».

Внезапно Константин остановился. На противоположной стороне улицы горела неоновым огнем вывеска «Гастроном».

«Это что еще за гастроном? – подумал Жиган. – Вроде ходил здесь раньше и не обращал внимания…»

Подойдя поближе, он увидел в витрине объявление: «Работаем круглосуточно». Там же были выставлены продукты питания. За стеклом висела большая картонка с крупными, коряво написанными фломастером от руки буквами: «Настоящая русская еда. Все продукты из России».

Толкнув стеклянную дверь, Жиган вошел внутрь.

На полках и в открытых холодильных камерах лежали сырокопченые и вареные колбасы, банки со шпротами, икрой, мороженая треска и осетрина, соленые огурцы и квашеная капуста в бочках, настоящее украинское сало, ветчина и черный хлеб кирпичиками.

У отдела спиртных напитков, представленных разнообразными сортами водок, «Советским» шампанским и крымскими винами, стоял какой-то человек в фартуке. Он брал бутылки с полки, аккуратно протирал их и ставил на место.

– «Столичная» есть? – спросил у него Жиган.

Продавец сунул руку куда-то вниз, вытащил бутылку с родной красно-золотой наклейкой и протянул ее Панфилову.

– Пожалуйста.

Увидев лицо человека, стоявшего перед ним, продавец едва не уронил бутылку.

Наверное, это был вечер сюрпризов.

Перед Жиганом стоял, зачем-то вытирая руки грязной тряпкой, бывший директор запрудненского ресторана «Жар-птица» Ефим Наумович Айзеншток. Панфилов довольно неплохо знал его по делам со спиртным.

– Константин Петрович?.. – изумленно протянул Айзеншток. – Какими судьбами?

Жиган не нашелся, что ответить.

– Да вот…

– Изя, Изя!.. – закричал Ефим Наумович, бросаясь куда-то в подсобку. – Ты еще здесь, Изя? Посмотри, кто к нам пришел!..

Из подсобного помещения с пустой картонной коробкой в руках вышел Исаак Копельман. На нем были затрапезного вида брюки и скромный потертый жилет с рубашкой, покрытой разнокалиберными пятнами, растоптанные ботинки.

Жиган, привыкший видеть Копельмана в дорогих, прекрасно сшитых костюмах и обуви эксклюзивных производителей, поначалу оторопел. Ко всему прочему, Исаак Лазаревич изрядно похудел, и одежда висела на нем, как на огородном пугале.

Лицо Копельмана озарила такая радостная улыбка, словно Жиган был его ближайшим и горячо любимым родственником.

Бывший житель Запрудного, а ныне нью-йоркский торговец гастрономией отбросил в сторону картонную коробку, кинулся к Жигану и стал горячо трясти его руку.

– Константин Петрович, Боже мой!.. Какая радостная встреча!..

Жиган, в другой руке которого была зажата бутылка водки, чувствовал себя несколько неловко. И все же ему было приятно увидеть знакомое лицо среди огромного Нью-Йорка.

– Вот уж кого не ожидал увидеть, так это вас, Константин Петрович, – тараторил Копельман. – Я ведь, вы знаете, не так давно уехал, а уже так скучаю, так скучаю… Боже мой…

Услышав, что Константин находится здесь с начала сентября, Копельман стал качать головой.

– Ай-ай-ай, как нехорошо, столько времени здесь, а к нам не заходили.

– Я и магазина-то этого раньше не замечал. А тут вот собрался уезжать, дай, думаю, выпью перед дорогой…

– Вы знаете, Константин Петрович, что произошло со мной там, в России? Просто страшно вспоминать. Я ведь чуть не погиб. Фима давно уговаривал меня уехать, а после того, что случилось, я, конечно, не мог оставаться. У меня ведь жена, ребенок. Да, Миррочка тоже здесь и Сонечка здесь. Родственники помогли нам перебраться сюда. У меня, конечно, были кое-какие сбережения, но я не мог сидеть здесь без дела. Вот, открыл магазин.

Константин глянул на пустой зал гастронома.

– Не очень много у вас покупателей.

– Вы знаете, Константин Петрович, я ведь только начинаю здесь свой бизнес, меня еще не очень хорошо здесь знают. Но уверяю вас, скоро все будет по-другому. У нас ведь самый настоящий товар. Покажите-ка, что это у вас.

Глянув на водку, Копельман вырвал бутылку из рук Панфилова и сунул ее вниз, под прилавок.

– Извините, Константин Петрович, это не то. Я вам сейчас дам настоящую кристалловскую водку. А это… Вы же понимаете, нужно как-то вертеться. Настоящий продукт очень дорог. Мы тут по старой памяти разливаем…

– Изя, ну что ты говоришь? – вмешался Айзеншток. – Зачем Константину Петровичу знать такие подробности?

Тараторя что-то о своей жене Миррочке, дочери Сонечке, еще каких-то родственниках, Копельман потащил Жигана к широкому прилавку с кассовым аппаратом.

У кассы сидел черноволосый худощавый молодой человек в очках с толстыми линзами.

– Мотя, познакомься. Это Константин Петрович Панфилов – наш земляк из Запрудного. А это Мотя, сын Семена Семеновича Дреера. Помните такого?

– Кажется, на вашем разливном производстве работал?

– Вы помните? Как хорошо, как прекрасно, Константин Петрович. Семен Семенович тоже здесь, со мной.

– Ясно. Работает по специальности.

– Именно. Но как вы догадались?

– Вы сами только что сказали про дорогой натуральный продукт.

– Ах, да. Я от радости совсем потерял голову. А Мотя – компьютерный гений. Временно без работы. Матвей, ну что ты стоишь, как поц? Поздоровайся с Константином Петровичем.

– Матвей Дреер, – неожиданным басом сказал юноша, протягивая Жигану ладонь для рукопожатия.

– Как же это так, компьютерный гений и – временно без работы? – поинтересовался Константин.

– Понимаете, Константин Петрович, – вставил Копельман, – на фирме не оценили его способностей, а он очень, очень одаренный мальчик.

Через несколько минут Жиган почувствовал, что начинает медленно сходить с ума от бесконечного перечисления имен, фамилий и мест жительства многочисленных родственников Копельмана, Айзенштока, Дреера, от рассказов об их мытарствах перед отъездом, во время и после него.

– Я рад за вас, Исаак Лазаревич, – демонстративно посмотрев на часы, сказал Жиган, – но мне надо идти.

– Да-да, понимаю, – заискрился лучезарной улыбкой Копельман. Согнувшись, он в лучших советских традициях достал из-под прилавка бутылку водки.

– Настоящая? – спросил Жиган.

– Конечно, конечно, – замахал руками Исаак Лазаревич. – Для своих все самое лучшее. Мотя, пробей девятнадцать девяносто пять. Еще что-нибудь, Константин Петрович?