– Федор, успокойся! – остановила его Вера.

– Меня не надо успокаивать, потому что со мной звезды, разум Вселенной. Только они меня успокоят.

– Беспредел. Россия – большой беспредел, – вдруг жалобно сказал, почти заскулил иностранец. Видимо, пролетев три метра, он сильно ударился о деревянную мостовую, а потом, почему-то вскрикнув, внезапно притих.

– Отыщи на небе планету Одиссея и спроси у нее, где беспредел, откуда возник он?! – возмущался ему вслед Федор Понтелеймонович. – Узнаешь, опять в дом иди. я тебе еще самогонки налью. – Он закрыл окно, в котором еле заметно брезжила луна и, положив арбалет и карабин в угол горницы, перекрестился. – Боже мой, еще гарвардского профессора нам не хватало. Что с ним делать теперь?

– Зря ты его обидел. Он хотел рассказать о своем бизнесплане. Может, план и в самом деле беспроигрышный. Федор Понтелеймонович, по-моему, надо извиниться перед Майклом, позвать его опять к столу. выслушать.

– Иди, зови… Я, видать, погорячился, но я слышать не могу этого болтуна. По-моему, у него не только голова из железа, но и сердце.

Вера набросила на плечи телогрейку Ивана, спустилась с крыльца и вгляделась в густые сумерки.

Иностранец лежал прямо под высоким окном, глядя на ущербную луну испуганными глазами. Вера подошла ближе и ахнула. Из груди Майкла торчал самурайский штык, который она сразу узнала. Руки профессора, запрокинутые назад, судорожно тряслись и просили о помощи.

– Боже мой! – вскрикнула она. – Федор Понтелеймонович! Федор Понтелеймонович, хватай карабин! Спецназовец появился!

– Что случилось? – «Айвазовский» распахнул окно и, увидев подкошенного ножом иностранца, выскочил во двор. – Кто это сделал?!

– Пацан, которого мы спасти хотели. – с дрожью в голосе сказала Вера. – Этот нож я на его автомате видела.

– Значит, он где-то рядом. Еще одна заморочка. Ну что, будем профессора отхаживать или сразу к Ивану пойдем?

«Айвазовский» взял за руку иностранца, хотел проверить пульс, но тот сначала вскрикнул от боли, потом залился слезами как младенец.

– Вера, он живой. Перекись водорода неси, бинт стерильный. все на комоде лежит, – сразу и как-то совсем неожиданно разжалобился «Айвазовский». – Может, спасем беднягу?

– Моя надо спасать. – стонал профессор. – Моя лучший опричник Ивана «Грозного», друг великого солнца.

– Ты смотри, каков американец, даже с ножом в груди словоблудит! – удивился «Айвазовский». Он хотел вытащить самурайский штык, но тот вдруг сам выпал из напряженного тела Майкла, и Вера мигом бросилась за перевязочным бинтом и перекисью.

– Если ты, мистер «Твистер», останешься в живых, – строго сказал Федор Понтелеймонович, – значит, ты в рубашке родился. Значит, твой бизнес-план – е совсем замороченная глупость… А пока не шевелись. Пусть дурная кровь выйдет… В России она тебе не нужна.

Профессор растерянно смотрел на «Айвазовского» и удивлялся его спокойствию.

– Терпи, парень, терпи, – с досадой бурчал Федор Понтелеймонович, все время оглядываясь по сторонам. – Если очень больно, упрись в мостовую и терпи. Сейчас кровь остановим, а потом, что Бог даст. Одного понять не могу, – расстегнув рубашку профессора, пожал он плечами, – подранил тебя спецназовец, который должен, наоборот, спасать и защищать тебя. Или это тоже игры. или азартные законы рынка?!

– Это законы не рынка, – с какой-то наболевшей обидой, даже растерянностью сказала Вера, вглядываясь в темные стволы деревьев. – Это законы людей, потерявших смысл жизни. Смысл взаимных человеческих отношений, имеющих сострадание, жалость, совесть, разум. Эти люди – продукт заблудившейся цивилизации. По-моему, профессор начал разбираться в этом, и планета Одиссея стала для него ни с чем несравнимой отдушиной.

– Так же, как и для нас, – уточнил «Айвазовский», накладывая перекись на рану. – А спецназовец, примерно, какого возраста? – поинтересовался он.

– Сопливого. Обычный и обалдевший от вседозволенной жизни пацан, похожий на озлобленного недоросля.

– Значит, хлопот с ним будет еще больше.

– По-моему, он наемник.

– И, наверняка, из детского дома.

– Почему ты так решил?

– Из детских домов часто вербуют очень спортивных и способных ребят. Их заманивают, прежде всего, деньгами и комфортабельным бытом. Такие ястребы опасней опытных профессионалов.

– Чем?

– Непредсказуемостью. Они как безмозглые пираты не жалеют ни здоровья, ни патронов, думая, что каждый выстрел приносит им успех и бонус.

– Ты слышишь, профессор? Для спецназовца ты оказался тоже преступником. Интересно, он сам так решил или за него решили заказчики?

– Моя понял, – неожиданно забормотал Майкл. – Заказчики. Заказчики… Они очень плохой партнер…

– А ты хороший, – вспылила Вера. – Интересно, сколько ты заплатил за душу Ивана?

– Моя душой не интересовался. Моя покупал его органы. Полный комплект. хорошо работающий человекообразный машина. Но правохранитель большой обманщики. Как это по-русски сказать. сучки кидаловы. Бог им судья, а теперь еще и разум Вселенной.

– Помолчи, профессор, – оборвал его «Айвазовский». – Будешь много говорить, одним ножом не отделаешься. Поднимайся подобру-поздорову да в дом ступайте. Вера, возьми мой карабин, пока я за Иваном хожу. – Он помог Майклу подняться на ноги и по крутой лестнице дотащил его до широкой скамейки в горнице, стоявшей рядом с иконостасом. – Пора будить Ивана! – вдруг с какой-то настороженной тревогой сказал он. – Если спецназовец пришел не один, то родник надо убирать как можно скорей. Зашторь окна и закрой дверь на крючок. Свечу пока погаси.

«Айвазовский» взял арбалет и, вложив в него стрелу, осторожно, почти бесшумно спустился с крыльца во двор.

Вера подбросила в русскую печь несколько поленьев, закрыла дверь на крючок и, взяв в руки автомат, погасила свечу. В горнице наступила какая-то удивительная таежная тишина, наполненная треском еловых дров в русской печи и запахом соленой семги. Свет ущербной луны пробивался через верхнюю часть венского окна, и казалось, что она своей энергией пронизывает землю насквозь.

«Интересно, есть ли на планете Одиссея такая же луна или нет? – почему-то подумала Вера. – Конечно, есть, – сама себе ответила она и на всякий случай проверила наличие в стволе патрона. – Наверное, на всех планетах, где живут люди, есть Луна и Солнце. И русские печи, наверное, тоже есть, потому что без них студеной зимой не выживешь». Вера отодвинула заслонку у горящей печи, и деревянный сруб сразу наполнился теплым красноватым светом. «А карабины, интересно, есть там или нет? Наверное, тоже есть. Только не такие, как у нас на Земле, стреляющие в кого угодно, а благодаря биологическим чувствительным приборам стреляющие только в головорезов да разрушителей космоса», – почему-то решила она и, привыкнув к треску еловых дров, вдруг услышала со стороны крыльца еле уловимый шорох. Она присела на длинную лавку, на которой лежал Майкл, и прислушалась. Сердце ее почему-то стало биться чаще, и на разгоряченном лбу появился пот. «Что со мной? Может, близость родника вечности, связанного с орбитой человеческих душ, беспокоит меня? Может, духи летят на огонь, предчувствуя гибель родника? – она опять прикрыла заслонку в печи и выпила валерьяновой заварки. – Иван говорил мне, что духи летят при свете полной луны, но сейчас луна неполная. Значит, это не духи». Она поднялась с лавки, хотела снять крючок с двери и глянуть на крыльцо, но чьи-то еле слышные шаги за дверью остановили ее. Вера притихла. Шаги за дверью тоже смолкли, и тогда она не выдержала, вцепилась обеими руками в карабин и сняла его с предохранителя. Несколько минут Вера стояла с карабином в руках без движения, не зная, что делать дальше. «Если там духи, то они должны заговорить первыми, – решила она. – А если это не духи, тогда кто?» Вера выпила еще валерьяновой заварки и, припав к двери, замерла. Она вдруг почувствовала, что за дверью кто-то стоит, и от этого в горле сразу пересохло, голова закружилась. Она машинально подняла карабин, хотела упереться стволом в дверь, но в этот момент в дверные филенки постучались.