Посылаю тебе, голубчик мой непослушный, двадцать рублей из своей пенсии и, Христа ради, прошу купить новые ботинки. Старые-то у тебя совсем прохудились, в них не только по столице зазорно ходить, но и у нас на скотнике. А на денежки, что останутся после обновочки, хлебушка накупи. В столице хлебушек, сказывают, не то что у нас в деревне – из чистой муки. И на одном хлебе прожить можно, конечно, до определенной поры, но все-таки… Вон у нас Гришка Антипин, бобыль из дальней деревни, как бражку пить начал, так на одном хлебушке и зажил. Поначалу вроде бы и хорошо, пьет себе бражку да житными лепешками закусывает, а потом, когда она кончилась, бражка-то, то один хлебушек пришлось есть, заворот кишок получился. Так, бедный, и скончался в красной поре.

Ты, Ванечка, на одном хлебушке не шибко-то постничай. По твоей комплекции и маслице надо кушать, и сметанку. Знаю, внучек ты мой, что ты без денежек щас, но денежек обязательно пошлю, после Иванова дня, конечно.

Я бы и теперь послала, да пенсию за ремонт колодца отдать надо. Так что потерпи малость, недельки две-три… А то, что ты, Ванечка, самовольно из дома уехал, так это очень плохо – пренебрежение к родителям никогда хорошо не кончалось. Мало ли что в голову тебе придет.

Ты хотя и здоровый у меня мальчик, рослый, да умом-то все равно мал. Думаешь, бабушка не понимает, что у нас нынче век науки да скоростей безумных? Все твоя бабушка понимает, только, кроме головы, у нее еще сердечко есть. А сердечко ей подсказывает, что ты зря из деревни уехал.

Здесь у нас хоть и старенький, и небольшой домик, но свой, и огород свой, и сад калиновый, и вода, и картошка, и лук – все свое, а в городе, Ванечка, ты голодом насидишься! Ведь это и дураку нашему Леньке понятно, что на одну пенсию мою тебе в студентах никак не ходить. Мы ведь, Ванечка, с тобой из бедных людей проросли: и дедушка мой всю жизнь в деревне прожил, кренки для саней гнул, и бабушка Авдотья Поликарповна век свой пастушила, и папка мой до самой японской на дальних болотинах лыко драл, и мамка в рудной избе родилась, и я век-вековущий в калиновых зарослях живу.

Отчего же ты, Ванечка, в столицу подался? Ты что, умнее нас? А мне кажется – наоборот… Горько писать об этом, тягостно, а ведь так получается… Разве посмел бы кто-нибудь из нашего колена или родичей моего супружника бабушку родную бросить? Никто, Ванечка! Никогда! А ведь ты бросил меня, ангел мой, на осьмом десятке бросил! Вместе со всей животиной, колодцем неисправным да полем картофельным.

У меня буквы перед глазами расплываются от этих слов. Я ль тебе, Ванечка, былинок не певала про молодца, который погиб от горя, оставив реку Смородину; я ль тебе Соловецких рыбников не стряпала. А сколько белья перестирала, сколько носков перештопала! Что потянуло тебя, Ванечка, из нашего гнездышка? Чем я тебе не угодила? После твоего письма я целую ночь уснуть не могла.

Круто, ой круто ты поступил со своей бабушкой. Сердце мое болит о тебе – заклюют тебя, мальчик ты мой, там в столице.

Посылаю тебе еще одну пятерочку. Только не по почте, вместе с двадцаточкой, а прямо в письмецо вкладываю. Ты на эту денежку сахарку кусочками купи, только не пиленого рядками, что пачками продается, а на развес, он намного вкуснее.

Сегодня же, мальчик мой, я тебе и посылочку с грибочками сушеными пошлю да ягодок кисленьких.

А сейчас, внучек мой непослушный, мне спешить надо овечек кормить, потому письмецо свое на этот раз заканчиваю и жду от тебя скорой весточки.