Сложно решалась проблема самой протяженной польскогерманской границы. В отличие от империи Габсбургов Германия не демонстрировала ни малейших признаков распада на вошедшие в ее состав в 1870 году государства. За исключением Эльзаса и Лотарингии, необходимость возвращения которых Франции была признана ее союзниками в ходе войны, все другие территориальные претензии соседей планировалось решить с помощью плебисцитов, чтобы по возможности полно учесть волю населения спорных областей. Эти плебисцитные области должна была определить мирная конференция.

Еще более запутанной была ситуация с восточной границей. На территории бывшей Российской империи одновременно развивались несколько типов вооруженных конфликтов. Во-первых, гражданская война, причем не только между белыми и красными, но и между противниками и сторонниками советской власти на Украине, в Белоруссии, Литве и других окраинных территориях. Во-вторых, между приверженцами идеи национального освобождения угнетенных народов и сторонниками сохранения единой и неделимой России. В дополнение ко всему наблюдался невиданный разгул анархии и бандитизма. Лидеры Антанты, ожидая, что такое состояние продлится недолго и Россия в недалеком будущем вернется в ряды великих держав, не желали решать вопрос о ее западной границе.

Тем самым проблема восточной границы Польши приобрела двусмысленное звучание. Ее решение было поставлено в зависимость или же от результатов завершения очередной русской смуты, или же от действий поляков, фактически ничем не ограниченных в своей экспансии на восток. И Пилсудский решил использовать предоставленную историей возможность. 7 февраля 1919 года он говорил Барановскому, уезжавшему на мирную конференцию в Париж, что в настоящий момент у Польши настоящих границ еще нет. Западные рубежи полностью зависят от воли Антанты. Совсем иное дело на востоке – «здесь дверь, которая открывается и закрывается, и все зависит от того, кто и как широко откроет ее силой». Эту же мысль он будет повторять неоднократно и в последующем.

У Пилсудского теоретически было две возможности. Или ждать, пока вопрос о границах решится сам собой, по воле великих держав, или же попытаться самостоятельно, силой решить эту задачу. Он отдал предпочтение второму пути, как более эффективному. К такому решению его склоняло, помимо соображений военно-стратегического и экономического характера, также и совершенно очевидное нежелание Великобритании способствовать усилению Франции и ее потенциальных политических союзников в Восточной Европе за счет Германии и России. А силовой вариант требовал армии, достаточно мощной и способной осуществить не только амбициозные территориальные планы начальника государства, но и противостоять Германии и России даже после того, как они преодолеют свою временную слабость.

Как уже упоминалось, формирование польской армии было начато Регентским советом еще в период оккупации, а 11 ноября ее подчинили Пилсудскому. Это решение было вызвано твердым отказом бригадира стать четвертым регентом и командующим Польского вермахта, поскольку в этом случае он бы лишился свободы действий[169].

Первоначально армия формировалась на добровольческой основе из членов ПВО, бывших легионеров, военнослужащих австрийской, русской и в меньшей степени немецкой армий, гимназистов старших классов и студентов, рабочей и крестьянской молодежи. Но масштабность территориальных вопросов, решаемых Варшавой, требовала большой армии. Добровольческий принцип ее формирования не позволял быстро решить эту задачу. Поэтому вскоре была введена всеобщая воинская повинность для граждан Польши. Уже к концу первого квартала 1919 года численность польской армии приблизилась к 200 тысячам человек. В апреле 1919 года в ее состав влилась передислоцированная из Франции 70-тысячная, хорошо обученная и вооруженная «голубая» армия под командованием генерала Юзефа Галлера.

В 1919 – 1920 годах польская армия комплектовалась главным образом поляками и частично евреями. Такая мононациональность армии благоприятно сказывалась на ее боеспособности и моральном духе. Правда, принятый территориальный принцип формирования частей замедлял интеграцию «галичан», «крулевяков», «познаняков» и «кресовых», но, учитывая, что более ста лет поляки разных частей страны почти не взаимодействовали друг с другом, это было единственно приемлемое решение, позволявшее избежать непонимания и трений. В первые годы наиболее боеспособными, дисциплинированными и одновременно антисемитски настроенными были части из Познанщины, где самой влиятельной политической силой были национальные демократы. Из этого общего правила выбивались три легионерские дивизии, лучше вооруженные и с большим штатным составом. В межвоенной польской армии они играли роль своего рода гвардии.

Пилсудский с самого начала военного строительства постоянно напоминал о необходимости интеграции армейских рядов. 7 декабря 1918 года он издал специальный приказ о единстве вооруженных сил, который обязывал командиров всех уровней тактично, но настойчиво культивировать в своих подразделениях дух единства, преодолевать всякие проявления локального патриотизма, берущие свое начало в прошлом.

С самого начала формирования армии Пилсудский особое внимание обращал на то, чтобы уберечь ее от влияния политических партий. Его кредо в этом вопросе выглядело следующим образом: «Армия – это машина, которую нельзя использовать в партийных играх. Потому что в этом случае она перестает быть тем, чем должна быть – защитницей всего народа»[170]. На первый взгляд может показаться, что он стремился держать армию вне политики. Именно так многие исследователи и трактуют его слова. На самом же деле все было не так. Пилсудский, при всей его любви к армии и презрению к политикам, в ноябре 1918 года из политики не ушел. Да и как могло быть иначе, если до созыва Учредительного сейма в феврале 1919 года в его руках была сосредоточена практически вся законодательная и исполнительная власть в стране. Летом 1919 года он писал Станиславу Шептицкому что всеми способами оберегает армию от вмешательства нынешнего сейма, в котором нет прочного большинства, господствуют интриги и мелочная борьба партий. И он сумел дать армии прочную опору, хотя и временную – опору на себя. Пилсудский не скрывал, что сделал это с нарушением закона и поддерживает положение лишь благодаря хладнокровию, настойчивости и определенному политическому такту. Представляется, что в этом признании Пилсудского изложена философия всех его действий в независимой Польше.