Еще один вариант боевого расписания представлен в книге Михаэлиса:

— штаб особого батальона СС «Дирлевангер»;

— транспортное подразделение;

— взвод связи;

— санитарный взвод;

— мотоциклетный взвод;

— 1-я рота (1-й, 2-й, 3-й взводы);

— 2-я рота (1-й, 2-й, 3-й взводы);

— 3-я рота (1-й, 2-й, 3-й взводы);

— 4-я рота (1-й, 2-й, 3-й взводы);

— 5-я рота (1-й, 2-й, 3-й взводы);

— артиллерийская батарея вспомогательной полиции;

— команда СД (1-й, 2-й, 3-й взводы)[735].

Сравнительный анализ двух расписаний показывает, что в целом они идентичны и отражают собой период внутренних преобразований в батальоне, произошедших во второй половине лета 1943 г.

Кроме проведения организационно-штатных мероприятий, отмечаются также изменения в личном составе. Около 15 % подчиненных Дирлевангера являлись браконьерами, 35 % — иностранными добровольцами, 35 % — заключенными концлагерей и 15 % — осужденными военнослужащими вермахта и СС. Как утверждает Михаэлис, такая картина наблюдалась в течение года — с июля 1943 г. до июня 1944 г.[736].

Вопрос относительно вооружения новобранцев Дирлевангер, по всей видимости, решил еще в начале лета 1943 г. В письме к Бергеру от 8 июня он требовал выделить его батальону 600 винтовок, 120 винтовок с оптическим прицелом, 50 пистолетов, 36 сигнальных пистолетов, 24 станковых и 38 ручных пулеметов, 72 автомата, 12 легких и средних гранатометов, шесть ранцевых радиостанций, 144 карманных буссоли. Кроме этого, командир штрафников просил, чтобы в часть доставили 36 мотоциклов с колясками, 40 грузовиков с водителями, шесть автомобилей повышенной проходимости, шесть полевых кухонь[737].

Немалый интерес представляет и вопрос, связанный с качественными характеристиками личного состава. Судя по документам, значительная доля уголовного контингента не имела ни малейшего представления о военной службе, поэтому Дирлевангеру пришлось перевести из других подразделений по шесть унтер-офицеров, чтобы укрепить ими две новые роты — 2-ю и 3-ю[738].

Фактически младшим командирам пришлось обучать вчерашних «зэков» азам военной науки. Этот процесс проходил не так гладко, как хотелось бы командиру батальона. Трудности, в первую очередь, возникли из-за того, что определенную часть уголовников составляли лица из числа «капо», лагерных функционеров — начальников рабочих и строительных команд, писарей, старост бараков и т. д. «Капо» занимали в иерархии концлагерей важные посты (в политотделе, отделе труда, канцелярии). Это был циничный и жестокий тип уголовников, привыкших командовать, жить за счет остальных узников. «Мотивация у новобранцев была низкая, — вспоминает аноним, переведенный унтер-офицером во 2-ю роту. — В концлагере они ничего не делали, так как другие заключенные выполняли за них работу. А здесь их поставили в одинаковые условия, и они не горели желанием служить. Это означало только одно: они собирались и дальше вести свой прежний образ жизни. Дисциплина, в целом, оставляла желать лучшего. После прибытия двух рот в Логойск, Дирлевангер вышел перед ними и обратился с речью, сказав следующее: "Фюрер снова дал вам возможность стать нормальными членами народного сообщества. Для этого он освободил вас из концлагеря и направил сюда для участия в боевых действиях. Тот, кто проявит смелость и честь, получит освобождение. Тот, кто и дальше собирается вести себя, как бешеная собака, прямиком возвратится туда, где он был раньше! Вы это поняли?"»[739]

Поведение уголовников было безобразным. Практически каждый день они промышляли воровством, уходя в самовольные отлучки в Логойск, имели место случаи неподчинения непосредственным начальникам, употребление спиртных напитков. Крайне небрежное отношение новобранцев к выполнению своих обязанностей нашло отражение в приказе № 11 от 16 июля 1943 г. Дирлевангер указал на нарушения, произошедшие во время несения караульной службы. Во-первых, инструктаж караула проводился плохо. Во-вторых, часовые в темное время суток разводили костры и курили. В-третьих, отдыхающая смена почему-то отправлялась спать не в караульное помещение, а в расположение. В-четвертых, часовые не заботились о том, чтобы сохранить пароль в секретности. Дирлевангер прямо подчеркивал: «О проступках, совершенных в карауле, следует сообщать в батальон. Я строго накажу тех, из-за кого расположение части будет находиться под угрозой нападения»[740].

Ситуацию, конечно, удалось переломить в лучшую сторону, но в первое время осужденных старались не привлекать к оперативным мероприятиям. Так, во время боевой фазы операции «Герман» (с 13 июля до 1 августа 1943 г.) две роты новичков оставались в Логойске. Тем не менее обстановка в районе дислокации батальона была напряженной, и уголовников пришлось использовать в небольших акциях. Как следует из документов, 19 и 20 июля партизаны совершили нападения на военнослужащих СС. В первый день, недалеко от сожженной деревни Добринево (примерно в 4 км севернее Логойска), подверглась обстрелу колонна части. В результате был убит рядовой Гайзенбахер, а рядовой Кайпер и унтершарфюрер Штоллеверк получили ранения. На следующий день грузовой автомобиль батальона, следовавший в Минск, подорвался на радиоуправляемой мине. Осколками мины убило рядового Кулеса, еще четыре человека были ранены, в том числе оберштурмфюрер Эгид Ингрубер[741].

Штурмбаннфюрер СС Карл Префке, отвечавший за подготовку подразделений, не принимавших участия в операции «Герман», приказал провести усмирительные акции. Отделения 2-й и 3-й роты сожгли 21 июля 1943 г. населенный пункт Августово (в 5 км юго-восточнее Логойска), уничтожив 22 человека[742].