работаем за еду и ночлег. Платят нам копейки, да и те мы с Лизой отсылаем родителям. Нас отпускают гулять только на пару часов по воскресеньям. Ваши родители разрешают прогулки каждую неделю, но во многих семьях слуг отпускают лишь пару раз в месяц, хотя и этого вас могут лишить, если вы совершили оплошность, что может означать что угодно. Здесь у нас есть канализация, это значительно облегчает работу. У тебя даже есть ванная комната! Ты знаешь, сколь немногие могут похвастаться тем же? Для нас это тоже роскошь!

Лили вдруг стало стыдно. Она столько жаловалась на лишенную всякой цели и смысла жизнь женщин среднего класса, в то время как у других было гораздо больше причин для жалоб. Теперь она лучше поняла, какую мысль пытался донести до нее Йо во время того спора в порту. Кроме того, Лили удивило, насколько ее мать с бабушкой и Зеда по-разному описывали положение горничных. Китти и Зильта вечно сетовали, что девушки, зная, как трудно в наши дни найти слугам хорошую замену, могли извлекать из этого выгоды, доселе немыслимые.

«Одной правды не существует, – подумала Лили. – У каждого она своя. И, возможно, работа писателя как раз в том и состоит, чтобы быть посредником между такими разными «правдами» и открывать людям глаза на точку зрения других».

* * *

Альфред сидел в одном из больших красных кресел мужского клуба, вполуха прислушиваясь к разговору своих собеседников. В камине ярко пылал огонь, из-за чего в комнате было жарковато для позднего летнего вечера, а он вдобавок выпил два стакана шотладского, из-за чего его совсем разморило. События в Северной Каролине, которые обсуждались в его кругу, интересовали его как никогда мало. Звон бокалов, споры мужчин и тихая музыка убаюкивали его, глаза то и дело закрывались. Пора домой, лениво подумал он, но остался в кресле.

Франц, по всей видимости, хорошо проводил время – как только они пришли, он сразу отправился в бильярдную, откуда теперь то и дело раздавался громкий смех. Он наверняка захочет остаться. Что ж, тогда Альфред оставит ему карету и возьмет пролетку.

Внезапно он увидел, что к нему направляется Олькерт. Альфред даже не заметил, что он тоже был в клубе. Как всегда, старик был одет, как принц. Его львиная грива, как и золотая рукоять его трости, выполненная в виде головы утки, переливалась в свете пламени.

– Вот и наш рыцарь гуано! – пробормотал Альфред в свой стакан.

– Карстен! Какая удача! – Олькерт опустился на свободный стул, и заметившие его мужчины ненадолго прервали свой оживленный спор, чтобы его поприветствовать, а затем продолжили говорить, но уже тише.

– Как дела?

– О, не жалуюсь! Не жалуюсь… – с улыбкой ответил Альфред. Он так и не составил окончательного мнения об Олькерте. Предприниматель он был отличный, что доказал не один раз. Но как человек… Беседовать с ним было интересно. Он был начитан, сыпал анекдотами из дворцовой жизни, умело играл в скат, устраивал вечера, о которых ходили легенды. Долгое время в гостиных и клубах Гамбурга о нем ходили ужасные слухи, но Альфред не верил и половине из них.

В товарном словаре он прочел отчет о добыче удобрения, гуано, на котором разбогател Олькерт. Судя по всему, люди, которых наняли для этой задачи, работали в нечеловеческих условиях. А Олькерт всегда был и по-прежнему остается неисправимым хвастуном. При каждом удобном случае упоминает свой дворец, свои отношения с Бисмарком. Нужно отдать ему должное – он достиг невероятного успеха. Но, честное слово, он буквально превратил дерьмо в золото, как любили при случае говорить жители Гамбурга. До Альфреда доходили слухи, что уставный капитал Олькерта в прошлом году превысил 17 миллионов долларов. Ему пожаловали дворянство, он владеет верфью, доками, заводами в Лондоне и Антверпене. Боже правый, да ведь он самый богатый человек в Гамбурге! Разве это не повод простить ему некоторое высокомерие? И как только Франц мог отказаться от руки его дочери?

– Карстен, вы ведь будете на осеннем балу?

Альфред мысленно застонал. Он совершенно забыл об этом. Приглашение пришло несколько месяцев назад, и Франц сразу же объявил, что не пойдет. Но придется идти, другого выхода не было.

– Конечно! – Он кивнул. – Дети уже ждут не дождутся.

Олькерт удовлетворенно кивнул.

– Розвита будет рада встретить там Франца. Вечер обещает быть восхитительным. Я с нетерпением жду возможности приветствовать вас в качестве моих почетных гостей. Бисмарк обещал быть! – небрежно бросил он после короткой многозначительной паузы. – Моя жена на прошлой неделе отправила ему орхидеи.

Альфред знал, что Олькерт, будучи сыном садовника, иезуитски гордился своим происхождением, тем самым лишний раз подчеркивая в глазах окружающих свой статус парвеню: человека, который в одиночку взобрался на вершину. Такие замечания частенько у него проскальзывали.

Карстен с трудом сдержал улыбку. Сам он хвастаться не любил, а потому к хвастунам не испытывал ничего, кроме презрения. Тем не менее он снова кивнул.

– Мы обязательно там будем!

– Вот и чудно. Но нам нужно будет увидеться еще раз, чтобы переговорить наедине. Ева все время спрашивает, как дела у Зильты, а я никогда не знаю, что ответить. – Олькерт улыбнулся. – Приходите ко мне на dîner, все вы, семьей! – предложил он вдруг. Французское слово «ужин» в его речи резануло Альфреду слух, и он поморщился. – Это была бы отличная возможность обсудить то, о чем мы переписывались на днях…

Альфреда прошиб пот. Франц придет в ярость, если отец согласится, но он не мог отказаться от сформулированного в такой форме приглашения, не рискуя оскорбить собеседника. Назови Олькерт конкретную дату, он с легкостью придумал бы отговорку, но теперь он оказался в ловушке, о чем Олькерт прекрасно знал.

– Отличная идея, – сказал Альфред, тихо вздыхая и допивая свой виски. Dîner, просто смехотворно. С каких это пор ужин стал называться «dîner»? Решив, что хватит с него на сегодня высокомерной болтовни Олькерта, он встал.

– Мне сейчас нужно… – начал он, указывая на бургомистра, которого он только что заметил у барной стойки.

– Ева напишет Зильте, назначим дату!

Альфред заставил себя улыбнуться.

– Конечно. Франц будет счастлив! А теперь прошу меня извинить, – вежливо проговорил он и, кивнув Олькерту на прощание, удалился.

* * *

Олькерт, глядя вслед Альфреду Карстену, вертел в пальцах стакан с виски, на дне которого поблескивала в пламени камина золотистая жидкость. На мгновение его лицо застыло, а взгляд обратился внутрь – он мысленно перенесся в прошлое.

В те времена клуб выглядел не так помпезно. Бар был меньше, да и находился в другом конце комнаты. Но все произошло здесь, в клубе «Единство», более двадцати лет назад.