– Ну же, капитан! У нас мало времени. Представляете, как вас будут уважать подчиненные? Ночью, один, сеньор капитан вывел здоровенного морпеха и ноги ему прострелил, а потом скинул в садок. – Я старательно хихикаю.

– Да, пожалуй, вы правы, сеньор… – Рука его тянется к кобуре, лихорадочно ковыряет магнитную застежку.

Он не успевает понять, почему настил бьет его в спину, как пистолет перекочевывает из его руки в мою.

– Снимите шорты, капитан, – приказываю, взводя курок.

– Что вы… за что… команданте? – Все его подозрения прорываются в перепуганные мозги и мечутся там, мыслишки его расползаются в разные стороны, я не успеваю отследить что-то связное в их броуновском движении.

– Не нужно было ходить к майору Каимми, дорогой мой. Я же вас предупреждал. – Мои слова окончательно сбивают беднягу Кейроша с толку. Он совсем запутался: кто я – шпион, морпех или сам дьявол. – Раздевайся, быстро!

– Я не хотел, сеньор, меня заставили… Я хотел вам помочь, сеньор… Вы ведь понимаете, я простой комендант, я не смог бы… – Он быстро вылезает из шортов.

– Последняя услуга тебе, вонючка, – прерываю я.

– А? Что? – непонимающе таращится капитан с коленей.

Я спускаю курок. Тело с развороченной башкой падает в воду. Поверхность мгновенно вскипает белыми бурунчиками. Приятного аппетита, крошки. Вот дурак, надо было сначала обыскать его, денег у него добыть. Снимаю свои шорты и влезаю в капитанские. Тесноваты, но сойдут. Приятная неожиданность – бумажник в заднем кармане.

Пригибаясь, чтобы не выдать себя ростом, возвращаюсь к машине. Конвойные развалились на сиденьях, задрав ноги на панель, и с увлечением пускают дым колечками – кто кого переплюнет. Винтовки их небрежно лежат рядом – чего бояться, они у себя дома. Скоро наступит демократия, всякие обязанности перед ненавистным государством отменят, и не надо будет отдавать честь революционным командирам. Их тоже отменят. Так они думают, лениво споря о том, разрешит ли сеньора Марта революционному патрулю попользоваться услугами ее заведения бесплатно.

– Такая жила, – говорит один, – удавится, но не даст девочку, даже если та не прочь.

– Собака империалистическая, – отвечает второй, – как будто ей работать. Так и норовит последнюю копейку вытянуть из трудового народа. Ткнуть ей в морду ствол и попросить вежливо. Никуда не денется. Сказано же в книге – от каждого по способностям, каждому по потребности!

– Нельзя, – вздыхает революционер, – пожалуется карга сеньору капитану, он тебе морду разобьет. Получится, что мы виноваты в нарушении революционного порядка. Хотя убей меня, не пойму, как может проститутка вписываться в революционный порядок? Получается – она вне революции, чуждый элемент, а значит – вне закона. И любой революционер вправе ее искоренить. Так что деваться ей будет некуда. А, товарищ? Как думаешь?

Товарищ не успевает зачитать свою реплику. Пока он подыскивает цитату из революционного талмуда, я наставляю на них ствол.

– Привет, салаги, – говорю им, высунувшись из-за заднего борта. – Службу тащим? Пошли со мной, сеньор капитан просил вас привести. Будем учить вас революционной бдительности.

Убежденный революционер Роберту Велозу хватает винтовку. Убежденный революционер Роберту Велозу пытается развернуть длинный ствол в тесном пространстве между пассажирским сиденьем и ветровым стеклом. Двумя выстрелами – что поделать – в спину я прекращаю его революционный путь.

– Ты! Быстро взял его и тащи вперед, – приказываю второму, высоко вздернувшему руки. – И шутить не вздумай, я тебя насквозь вижу. Рыпнешься – буду тебя живьем в воду опускать. По кусочку. Понял?

– Понял, сеньор, – лепечет гроза контрреволюции. Косясь на ствол пистолета, шустро обегает машину и вытаскивает труп на песок.

– Поживее, Роберту, – тороплю я.

Потея, солдат волочет тело товарища к причалу. Он так испуган, что даже не обратил внимание на то, что я назвал его по имени.

Позднее, через несколько дней, когда я пытался собраться с мыслями и понять – на кой мне все это надо, я так и не вспомнил, почему я решил ехать на трофейном джипе именно в комендатуру. Ночью, на угнанной машине, практически не зная дороги. Но, как говорится, пьяным и дуракам везет. Так как я в тот вечер не пил, вывод напрашивается сам собой.

Когда я еду по ярким улицам, сознание мое выкидывает странные фокусы. Вот я выруливаю из-за перекрестка, вижу людей, выходящих из сияющих стеклянных дверей, и вдруг рябь наползает на глаза. Искры какие-то вокруг, как помехи на прицельной панораме. Мгновение дурноты – и вот я снова в расшатанном джипе, но уже совершенно в другом месте. Я дивлюсь капризам моего зрения, но путь мой тем не менее продолжается без приключений. После очередного приступа дурноты я вижу ворота комендатуры. Чудеса, не иначе. Возникает и впоследствии крепнет ощущение, что меня ведет кто-то, как на веревочке. Я лишь кукла, которая послушно открывает рот и дергает конечностями.

6

Сонный часовой открывает ворота, даже не удосужившись посмотреть, кого нелегкая принесла. Фары слепят его. Нетерпеливо сигналю. Щурясь и прикрывая глаза рукавом, он растаскивает тяжелые створки. Одна мысль крутится у него в голове: доложить сеньору тененте сразу по возвращении сеньора капитана. Спрыгнув с машины, дожидаюсь, пока он с жутким скрипом закроет решетчатые произведения колониального искусства. И только потом бью его ногой в солнечное сплетение. Наручники из джипа сильно пригодились – пристегиваю хватающего воздух широко раскрытым ртом парнишку к металлической скамейке караульной будки. Из слетевшего с головы берета получается прекрасный кляп.

– Если будешь сидеть тихо – останешься в живых, дурачок, – говорю в испуганно вытаращенные глаза. – Сейчас дам тебе в морду, кровь не вытирай. Скажешь, что на тебя напало сразу несколько человек и ты храбро бился, пока какой-то враг революции не ударил тебя по голове и ты не потерял сознание. Понял? Кивни – понял или нет!

Парнишка в трансе. Еще не отошел от жуткой боли в животе. Как загипнотизированный, он качает головой. Мне вовсе не хочется быть убийцей младенцев. Хотя к этой гребаной корпоративной революции у меня счетов поднакопилось. Хлестко бью его в глаз. Голова на тощей смуглой шее мотается, как неживая. Кровь из разбитой брови струйкой стекает по лицу. Кажется, перестарался немного, пацанчик в глубоком нокауте. Увешанный чужим оружием и подсумками, поднимаюсь по каменным ступеням. Весь караул – не больше отделения. Дежурный в холле. Часовой в подвале. Отдыхающая смена в комнате на первом этаже. Дежурный по комендатуре – лейтенант Маркус – в комнате напротив дежурного. Патруль из трех человек на маршруте. Возвращается через пару часов. Трое с сеньором капитаном – комендантом – уехали на «операцию». Больше в котелке паренька ничего обнаружить не удалось. Ну что ж. Я, может, и псих чертов, но морпехом все же остался. Знакомое состояние отрешенности от происходящего, смешанное с азартом атаки, охватывает меня. Я улыбаюсь хищно так, словно снова иду в строю и за спиной – надежная броня «Томми», готового открыть огонь прикрытия в случае малейшей необходимости. Я толкаю створку тяжелой двери, и она распахивается неожиданно легко. Капрал-дежурный отрывает сонную голову от жесткого стола, я не вижу его, я только смутно ощущаю его силуэт в темном углу, я поднимаю ствол и пересекаю холл в три прыжка. В тот момент, когда капрал зажигает настольную лампу и произносит: «Кто здесь?» – я нажимаю на спусковой крючок. Тяжелый дробовик гулко бухает почти в упор, и сеньор cabo умирает, не успев даже помыслить о сопротивлении. Картечь опрокидывает его со стула на спину, и он замирает на полу кучей окровавленных тряпок. В ответ на выстрел что-то падает в одной из комнат – не иначе кто-то сверзился в темноте с нар, разбуженный грохотом, но я уже у дверей, я вышибаю ее тремя выстрелами в упор, картечь насквозь прошивает облицовочный пластик, и тут же я закатываю в стонущую темноту рубчатое яйцо – трофей, снятый с пояса пламенного революционера на берегу у крилевой фермы. И в момент, когда остатки дверей вылетают в коридор вместе с яркой вспышкой, я стреляю через дверь комнаты дежурного. Один раз, второй, третий. Щелчок. Помповик опустел. Бросаю его на пол и снимаю со спины винтовку. Вкатываюсь в пахнущую порохом и пылью сбитой штукатурки полутьму. Тусклое дежурное освещение высвечивает стонущего на полу человека. Видимо, картечь его задела, когда он подбежал к двери. Не повезло вам, сеньор тененте. Не приближаясь, добиваю его выстрелом. Быстро осматриваю комнату. Больше никого. На всякий случай стреляю в коммуникатор армейского образца на столе. Больше средств связи в комнате не обнаруживаю. В ящике стола нахожу фонарь. Пятно света упирается в дымную взвесь, наполняющую караульное помещение. Может, и остался там кто, мне рисковать ни к чему. Гранат всего две, да и шум от них такой, что вот-вот сюда сбегутся революционеры со всей округи. Жаль, «мошек» нет. Без привычного оснащения чувствую себя, словно голый.