– Понимаешь? Я хочу, чтобы ты любил только меня!

– Понимаю.

– Так все говорят. Но ведь ты не такой, как другие? Только меня, хорошо? Только меня. Только меня одну! Если будешь любить только меня, я что угодно для тебя сделаю. Хорошо? Ты меня понимаешь?

Продолжая шептать «Только меня, меня одну», Асами начала снимать с Аоямы одежду.

10

Асами Ямасаки стянула с Аоямы свитер и тонкими пальцами расстегнула одну за другой пуговицы на рубашке. Аояма, ошеломленный, молча наблюдал за этим. В комнате становилось все темнее, но на ногтях Асами, накрашенных розовым лаком, слегка отражался зимний закат. Аояма в какой-то момент приподнялся. Они долгое время просидели вдвоем на кровати, но он не ощущал собственного тела. У него перед глазами стояло лицо Асами, склонившей голову. Лицо это что-то напоминало, но он не мог вспомнить, что именно. Щеки слегка покраснели. Когда несколькими минутами раньше она медленно поднялась на кровати, форма ее груди, прежде неясная, приняла четко очерченные контуры. Стройность ее бедер, величина и форма груди – все в ней было настолько совершенным, что казалось попросту нереальным. Она подобна творению незнакомого скульптора из неизвестной страны, которое при этом наделено мягкостью, влагой, теплотой тела и способностью двигаться, подумал Аояма. Казалось, что время то бежит в несколько раз быстрее обычного, то вовсе стоит на месте. Дрожащие кончики пальцев Асами под расстегнутой рубашкой коснулись груди Аоямы и поползли по коже нежно и трепетно, подобно тому как лишенный зрения человек калькирует важное письмо, написанное шрифтом Брайля. Возникло такое чувство, словно кончики ее пальцев, превратившись в серебристый скальпель, рассекают грудь, и в то же самое время казалось, словно они ласково исцеляют поверхность легких, внутри которых распространились раковые клетки, вызывающие страшную боль. Аояма не чувствовал собственного тела и его внешних границ. Он мог ощущать только, как ее пальцы касаются его кожи и как в тех точках, до которых они дотронулись, вспыхивает сильнейшее возбуждение, какое прежде он и не мог себе представить. Кончики пальцев Асами Ямасаки были словно лед и одновременно словно раскаленный докрасна металл. В какой-то момент Аояма встал между двумя кроватями и снял свитер. Когда именно он это сделал, он не помнил. Все пуговицы на его рубашке были расстегнуты, так что грудь и живот оказались обнаженными. Асами расстегнула ремень его брюк и, ухватившись за молнию, медленно потянула ее вниз. Как будто делают операцию, подумал Аояма. Она села на край кровати, подобрав ноги. Казалось, словно зеленое бархатное покрывало накрыло собой целиком всю комнату, и в самом центре нагое тело Асами Ямасаки превратилось в белоснежную фарфоровую лампу. Такие ощущения, сопровождаемые головокружением, охватили Аояму. Все это время он по-прежнему не осязал силуэт собственного тела и не мог понять, холодными или горячими были ее пальцы. Когда молнию брюк полностью расстегнули, Асами неожиданно подняла лицо, и Аояма почувствовал пульсирующую кровь в висках. Она, не отрывая взгляда от Аоямы, улыбнулась. Потом, протянув руку, с силой надавила розовым ногтем в самый центр его груди и на одном дыхании проскользила пальцем вниз. Аояма изо всех сил сдерживался, чтобы не закричать. Какой-то неприличный звук – то ли плач, то ли стон, то ли глубокий вздох – застрял у него в горле и едва не вырвался наружу. Почему даже не пытаюсь немедленно завалить эту женщину на постель и взобраться на нее? – недоумевал Аояма. Безжизненно свесив руки, он лишь изредка вздрагивал в ответ на импульс, посылаемый кончиками пальцев Асами. Эта девушка, где она обучилась такому мастерству? Современные девицы двадцати четырех лет, наверное, куда зауряднее в подобных делах? А может, ее лицо и тело настолько прекрасны, что мне просто кажется, словно она делает что-то невероятное? Асами сняла с него брюки и трусы. Выражение лица ее изменилось. Рот открылся, и оттуда показался острый язык. Казалось, будто из лица ее вырос розовый шип. Кончик языка скользнул от пупка Аоямы до бедер и вскоре снова поднялся вверх к груди. Упираясь коленями в покрывало кровати, она приблизила к нему свое лицо. Аояма, слегка приподнявшись, коснулся своими губами кончика ее острого языка. Облизав по кругу его губы, она взяла левую руку Аоямы и поднесла ее к своей груди. Дотронувшись до ее груди, Аояма закрыл глаза и осознал, что пальцы его осязают не совершенную по форме фарфоровую статуэтку, а живую женскую плоть, в которой бежит кровь. «Женщина», – очень тихо, так чтобы не услышала Асами Ямасаки, пробормотал он и коснулся рукой ее лона. Оно было влажным и горячим. Из уст ее вырвался металлический голос, который он прежде никогда не слышал. Это был жесткий, низкий голос, напоминающий звук ржавой шестеренки, вдруг начавшей вращение.

Во время неглубокого сна Аояме приснилось, что его истязает какой-то неизвестный человек. Когда во сне к его лицу поднесли раскаленное железо, он с криком проснулся и, ослепленный ярким светом, тут же снова закрыл глаза. Что это было сейчас? – подумал Аояма. Он попытался пошевелить губами, чтобы пробормотать «Что произошло?», но слизистая его горла слиплась, и он не мог говорить. В комнате все лампы были включены. Даже закрыв глаза, Аояма ощущал их свет сквозь веки. Все было окрашено оранжевым цветом, и глазной нерв дергался от боли. Он не мог открыть глаза, но не только потому, что они болели из-за слепящего света. Все его тело было совершенно обессилено, и ни один мускул на лице не шевелился.

Да что вообще произошло?.. Где я?

Аояма наконец заметил, что сам он лежит в постели совершенно голый. Правая рука на уровне пояса, левая – на животе. Все его чувства и ощущения были парализованы, но он сознавал собственную наготу.