— Входите, деточки, — раздался чувственный голос.

— Я постою снаружи, — прошептал мышлинг. — Ты просто забери меня с собой, когда будешь уходить. — И он присоединился к дремавшей на солнышке маленькой черепахе.

Олловейн опустился на колени, крепко прижимая к груди лутинку и книгу. Осторожно раздвинул тростинки хижины. В нос ударил голубовато-серый дым. На пестром одеяле, окруженная золотистыми лучиками света, сидела на корточках обнаженная женщина-кобольд. Вокруг нее были расставлены дюжины маленьких горшочков и тиглей. Из некоторых поднимались тонкие струйки. В других бурлило что-то, похожее на суп, несмотря на то что огня под ими не было. У речной ведьмы была серая, покрытая бородавками кожа. Отчетливо выделялись ребра. Черные волосы свисали с головы жирными прядями. Ведьма вплела себе в волосы перья, а к одной из прядей привязала еще и маленькую жадеитовую ящерицу.

Золотистые глаза с вертикальным зрачком пристально изучали мастера меча. На лице ведьмы красовался похожий на свеклу нос. Между узкими губами торчала длинная пенковая трубка.

— Никогда еще не забредал ко мне эльф благородных кровей.

Ведьма поднялась и убрала с лица пряди. Ее теплый чувственный голос контрастировал с внешним обликом. На какой-то миг Олловейн задумался над тем, не украла ли ведьма этот голос.

— Моей спутнице нужна помощь. Ты должна вылечить ее.

Ведьма прищелкнула языком.

— Все стало настолько плохо, что высокий эльф называет спутницей вороватую лутинку. Неужели остальные уже пролили свою кровь? Неужели приходится звать на битву карманников и похитителей детей? — Она повелительно махнула рукой. — Положи ее туда, на узелок с платьями.

Олловейн повиновался, проглотив недовольство поведением высокомерной ведьмы.

Кобольдесса ощупала лутинку и печально покачала головой.

— Неужели дело стоило того: отдавать свою плоть и кости за них? — негромко спросила она у Ганды.

Но лутинка ничего не слышала.

— Ты можешь вылечить ее?

Змеиные глаза ведьмы холодно изучали Олловейна.

— Я могу изгнать жар из ее тела, кормить ее, пока она снова не наберется сил. Но руку я ей дать не могу. Она потеряна навеки. Если только… — Она задумчиво пожевала мундштук. — Есть ведьмы, которые могут вырастить новую руку из отрезанного пальца. Но это темная магия, которой занимаются, когда луна скрывает свой лик и проливается теплая кровь. Такими вещами я не занимаюсь… Впрочем, я знаю ремесленника, который мог бы сделать лутинке руку из живого серебра. Она будет почти так же хороша, как настоящая. — Речная ведьма улыбнулась и выпустила в лицо Олловейну облачко табачного дыма. — Зато не обожжешь себе пальцы, когда будешь снимать с огня горячую кастрюлю. Во всем есть свои хорошие стороны, нужно только хотеть их увидеть.

— И ты можешь дать ей такую руку?

— Пусть она сама примет решение. Она искалечена так, что ты и представить себе не можешь, эльф. Лутины — народ, который любит перевоплощаться. Становясь лисами, они шныряют в высокой траве или же в образе барсука зарываются глубоко в темное сердце земли. Всего этого она уже не сможет делать. Как бы она ни превращалась, рука из серебра не изменит своей формы. Подобно железному рабскому ошейнику, она сделает лутинку пленницей собственного тела. Но если она откажется от руки, лучше не станет. Тогда она будет лисой на трех лапах, соколом без части крыла. Ты посвятил мечу всю свою жизнь, эльф. По тебе видно. То, как ты двигаешься, как не успокаиваются твои глаза… Ты постоянно готов к сражению. Но что от тебя останется, если тебе отрубить правую руку? Вот так себя будет чувствовать и лутинка. Ее жизнь принадлежала магии. Изменчивости. А теперь она должна найти для себя новый путь. И я не стану определять его вместо нее. Ей понадобится время, чтобы найти его. Потерпи. Не торопи ее.

— Я не могу остаться, пока она примет решение. Мне нужно в замок Эмерелль.

Ведьма подняла одну бровь.

— А я уже подумала, что ты не такой. Что ж, тогда я вынуждена настоять на том, чтобы ты заплатил вперед.

Олловейн пожал плечами.

— Назови цену, и я велю прислать тебе все, чего бы ты ни потребовала.

Ведьма рассмеялась.

— Считаешь меня глупой, как головастик? Знаешь что? Я обновлю малышке повязку, и забирай ее к своей королеве, если так спешишь.

— Ей нельзя ко двору.

— Кто-то из вас вляпался в дерьмо? И я должна ввязаться в это, надеясь, что ты не исчезнешь с концами? Не смеши меня. Придумай что-нибудь посерьезнее, эльф.

— Можешь взять мой меч. Я выкуплю его. Это очень дорогое оружие.

— Давай сюда!

Олловейн протянул меч рукоятью вперед. Ведьма с трудом обнажила его. Кончиками пальцев коснулась эльфийской стали и отпрянула, словно от укуса гадюки.

— Это в моей хижине не останется! Так много душ… — Она потрясенно смотрела на Белого рыцаря. — Так много душ, — повторила ведьма. — Унеси прочь проклятое оружие. Покинь мою хижину! Ты хоть помнишь, как часто убивал этим мечом? Хоть ты и выглядишь как нищий, на самом деле ты наверняка князь. Князь смерти! Убирайся.

— Я могу…

— Не здесь! — Она схватила книгу, которую Олловейн пристроил на полу, чтобы разместить Ганду на ложе из тряпок. Пальцы скользнули сквозь обложку и страницы, не встретив сопротивления. Ведьма тут же вскочила, сплюнула на все стороны света, пробормотала какое-то неясное заклинание. С трудом переведя дух, обернулась к эльфу. — Должно быть, ты проклят. Забирай книгу и меч. Уходи! Я скажу тебе снаружи, какова моя цена.

Олловейн нерешительно протянул руку к книге. Для него она была реальна. Он мог поднять ее; она прильнула к его пальцам, будто только того и ждала. Эльф осторожно выполз из хижины спиной вперед. Змеиные глаза следили за ним.

Над зарослями тростника висела удушающая жара. Мышлинг спал. Олловейн вытер мокрый от пота лоб. Наконец стена хижины раздвинулась. Оттуда вышла стройная кобольдесса с белой, почти мраморной кожей. Длинные волосы доставали почти до бедер. Она была обнажена, как и ведьма.

— Что смотришь, эльф? — хриплым голосом спросила она. В волосы ее были вплетены перья. И ящерица, безуспешно пытавшаяся выбраться из своих черных оков.

— Ты…

— Метаморфозы. Превращения. Я знаю, какую цену платит твоя девчушка-кобольд. — От скрипучего голоса болели уши. Змеиные глаза впились в Олловейна. — Раздражает, правда? Тело и голос не хотят соответствовать друг другу. Но давай поговорим о цене, князь смерти. Я не буду спрашивать, почему вы оба не можете отправиться в замок Эмерелль, но это будет играть роль в моей цене. Я хочу получить полоску твоей кожи. Шириной с палец и длиной с мое предплечье.

Мастер меча недоуменно поглядел на ведьму. Он искал скрытую улыбку на ее лице. Подрагивание в уголках губ, подмигивание… Какой-нибудь знак, который превратит эти слова в дурную шутку… Но ничего не было.