Вдруг — шорхнуло из сумеречного урема, хрупнул сучок али веточка. Сумарок застыл. Место такое, где человек ноги не накладывал; али сущ притаился, али зверина припожаловал?

Рассудил Сумарок так: в летнюю пору зверь лесной с человеком по своей воле едва ли встречи захочет, уберется подобру-поздорову. А сущ если — так лучше сейчас рассмотреть, покуда вовсе не смерклось.

Подал голос:

— Кто там есть? А ну, покажись!

Из травы жаворонком вспорхнул девичий отклик:

— Сумарок?! Ты ли?

— Марга? — радостно удивился Сумарок, тотчас признав. — Вот так встреча! Не чаял тебя здесь увидеть.

Марга — в платье дорожном, волосы двумя косами тугими — улыбалась приветно, застенчиво. Ответила на объятие, по руке погладила ласково.

— И я, признаться, путника не ждала. Сманили меня ягоды, уж я до них лакома… Думала, и сама угощусь, и Калине-молодцу соберу, поднесу подарочком…

— Нешто одна ходишь? — удивился Сумарок. Нахмурился. — Как Калина тебя без провожатого отпустил? Случись что?

— Ах, Сумарок-молодец, места тут тихие, протореи тайные, тебе ли не знать. Да и идти всего ничего, и дошла бы уже, да вот, на беду, ягодник на глаза пал… Совсем с ума сбилась.

Засмеялась смущенно.

Сумарок сам улыбнулся. Сердиться на Маргу не мог, а с Калиной решил позже перемолвиться. Доброе ли дело, одну девицу оставлять на дороге? Чать, не Иль-разбойница, не Амуланга-мастерица, не Красноперка-купчиха…

— Вот что, Марга. Давай-ка с тобой ночь пересидим, да по солнышку дальше отправимся?

— Добро, — радостно согласилась Марга.

…

— А все же, Сумарок, отдохнул бы, повеселился с нами — чать, не каждый день праздник.

— Твоя правда, — Сумарок слушал, ворошил палкой угли синие.

Задумчив был. Не шло к сердцу веселие; тяжко было, муторно, ровно потравился.

Первая радость встречи схлынула. Устроились ночевать, Сумарок костер развел, Марга ужин путевой собрала.

Поведала, что путь держит к Гусиному лужку, месту заветному, где следующей ночью Грай-Играй зачнется. Большое веселье людское! Там и Калина ее должен был ждать-поджидать.

Марга завздыхала, на свой лад истолковала Сумароково сомнение:

— Ты не смотри на Калину, он завсегда голову высоко носит, спесив, признаю… Но не злобен сердцем. Пойдем вместе, Сумарок — мне твоя компания в радость будет.

С Маргой, девушкой березовой, спутницей мормагоновой, Сумарок быстро поладил. С Калиной вот большой дружбы не вышло, ну да то не печаль. Иная назола Сумарока долила.

Погладил браслет, стиснул пальцы в кулак.

Решился.

— А знаешь, твоя правда, Марга. Вместе пойдем. Там на месте огляжусь: примется к сердцу, так останусь, нет — дальше пойду.

Марга радостно вскликнула, ударила в ладоши.

— То-то хорошо! — сказала веселым голосом. — Ты один, или тоже встречника ждешь?

— Один, — сухо отозвался Сумарок и, меняя разговор, кивнул на кожаный круглый пестерь, который Марга подле себя держала. — Что это? По виду, ровно щит, али котелок какой?

— Ах, Сумарок-молодец, то игрушка моя звонкая, для песен ладных, — Марга притянула к себе пестерь, открыла. — Гляди-вот. Калинов подарок. Из пластин наклепал. Таковы звонки-малиновы, таковы певучи!

Тут же уселась, ноги скрестив, устроила котелок между коленами, да легонько ударила ладонями-перстами.

И полилась песня чудесная, прекрасная, печальная да нежная. Задумался чаруша, смежил веки. Звенело тонко, переливчато, точно звезды шептались, роняли холодный, далекий свет…

Навигационные карты. Триангуляция: PSR J1713+0747, Змееносца, 4.57 мс, СКО остаточного уклонения МПИ 0.4; PSR J1544+4937, Волопаса, 2.16 мс, СКО остаточного уклонения…

Вздрогнул. Или задремал?!

— Чудной струмент, — сказал уважительно, лицо растирая, — ловка ты играть, Марга-мастерица.

Смутилась девушка, замахала ладошками.

— Ах, Сумарок, не велик труд на эдаком диве сочинять: как ни ударь, все красно будет. Вот к гуслям я, несмысленная, вовсе не ладна оказалась, Калина мне и собрал эдакий пузырь…

Вскорости легла Марга отдыхать, Сумарок же вызвался сторожить. Сон не шел, думы тревожили. Никогда прежде, кажется, Сумароку так морочно не было.

Так сидел, смурный, покуда не заплакала трава росой, покуда не запели утренние пташки.

Грай-Играй!

Большое веселье, игрево людское, игрево молодое. Раз в году, как показывались в Высоте Златые Рожки, сходились в заветном месте молодцы да молодицы, играли, плясали, любились жарко — четыре ноченьки огни неусыпные палили. После ночей этих засылали сватов в чужедальние лугары да узлы, сходились новые семьи, вливалась в старые роды кровь новая…

Зимой пора была Зимницу торжествовать, летом — Грай-Играй привечали.

Порядок блюли на гульбище: запрет налагался на злое питие без меры, на драки с железом-огнем до крови, а чтобы кто кого ссильничал — ни-ни. За тем строго глядели, бунташного могли и пинками с игрищ погнать.

У Сумарока с хороводами, с плясками, свои счеты были, поэтому наперед решил от веселья не уклоняться, но вина опасаться.

На Гусином лужке прежде бывать не доводилось, осматривался с любопытством. Раскинулся тот лужок привольно, разлегся на изволоке, на пологом бережку полноводной, белотелой Крутицы. Место загодя к празднеству готовили: траву скосили, чисто убрали, урядили и места отхожие, и под стряпку котлы, и навесы поставили, и козлы с теснинами на них, травой да холстинами крытые, и поленницы сложили, и даже баньки срубили близ воды...

По середке Коза стояла: снаряженная, из золотой соломы, крашенные рога в высоту топырила, а рога те щедро лентами да колокольцами увиты. Окромя самой Козы-матушки другие орясины мастера урядили для празднества. Буй-Огонь, из многих голых веток крученых, а ветки те из Леса Волка добыча; Карга-Матрена, из тряпок, столбов да травы сушеной, видом что баба добрая-дородная, в оленьих рогах; да третья орясина — Шестина-Карусель, видом что столбище с ободом, а к ободу тому вервия привязаны с узлами-петлями.

Цветы огневые, которым ночь кострами узорить, стояли покуда тесно увязанные в черные мешки рогожные, клобуками укрытые.

Последние приготовления как раз Сумарок с Маргой застали — торговцы пообочь шатры растягивали. На дневную пору: ночью, как пойдут скоки, клики да скаканья бесстудные, убирались товары подальше, чтобы резвые ребятушки убытка-разора не учинили.

Народ половодьем прибывал. Издалека сряжались; шли из-за войд, из-за дебрей добирались; кажется, только заморянинов не нашлось; каждому охота приискать себе любушку — кому соколика, кому голубушку.

— Сказывают, девчурочки, сам Степушка Перга пожалует, ой баловство! — со смехом говорила товаркам пышная русоголовая красавица. — Ох! Уж я бы его приветила!

— Да опосля