Несмотря на малярию, средиземноморских прибережных поселений было более чем достаточно. Сразу за ними возвышались горы, затрудняя продвижение вглубь суши и придавая морским путям жизненно важное значение. Если же добавить еще и незначительные площади сельскохозяйственных угодий, то станет понятно, что местные, словно в темнице, обитали возле крошечных дельт или укромных бухт[1074]. Здесь нелишне вспомнить и понятие «связности» (connectivity), которое, как считали Орден и Пёрселл, отличало историческую целостность Средиземноморья и его географии. Обратив внимание на мелкое корсарство, не стоит пренебрегать и незначительной прибрежной торговлей, которую османские секретари, а вслед за ними и торопливые историки постоянно обходили вниманием; она же шла и летом и зимой (именно так!) в неисчислимых микроэкосистемах, несхожих ни по товарам, ни по климату, однако нуждающихся друг в друге, чтобы противостоять «особому режиму риска» (a distinctive regime of risk), причиной которого были неупорядоченные ливни Средиземноморья[1075].

Карта 6. Норвежское море

Напомним, что топография превратила ряд прибрежных регионов в корсарские гнезда, и правительства центральных держав оставались бессильными против скалистых берегов, разделивших изолированные поселения и долины. Населению, всегда незначительному из-за скудного урожая, никак не удавалось развить нацеленное на торговлю местное производство, из-за чего жили здесь не только в страхе, но и в бедности[1076]. Поэтому вряд ли можно было избежать морского разбоя в регионах с низко развитым производством – в Далмации, в Северной Африке и на Эгейских островах.

Укажем и на значение горных деревьев для постройки судов. Нельзя забывать о том, что в результате многовековой фортификации в Средиземноморье уже в начале XVI столетия не хватало леса – особенно в Северной Африке, чьей южной границей стала Сахара. Как мы расскажем об этом еще подробнее в разделе 12, именно недостаток древесины стал одной из главных причин сближения корсаров и османов. Впрочем, горы давали пиратам и еще кое-что. Сколько бы в последнее время ни утверждали, что горы не особо препятствовали сообщению и торговле[1077], невозможно отрицать, что они усложняли связь между берегом и хинтерландом. Регионы, где последний практически не развивался из-за гор или же сухого климата, лишались всяких шансов на производство и торговлю. Но разве корсарство не было своеобразным, пусть и менее эффективным видом торговли, – и отрадой портов, неспособных эту торговлю развить? (См. раздел 9).

Подчеркнем и то, что господствующие северные ветра сосредотачивали торговлю лишь на определенных маршрутах, где условия навигации требовали наличия перевалочных пунктов и где очень повышалась вероятность встречи средиземноморских корсаров с жертвами. Шансов у местных пиратов было больше, чем у их английских и голландских коллег, подстерегающих испанские галеоны в обширных водах Атлантического океана.

Огромное значение для корсаров приобрели и бесчисленные мелкие и крупные острова – еще один итог средиземноморской топографии с ее удобными берегами. Еще Фукидид упоминает о том, что островное население «увлекалось» пиратством[1078]. И разве большинство гази – это не безутешные островитяне, уходившие в море со скудных полей?[1079] Пожалуй, не случайно преступники, которых венецианцы изгоняли с Корфу, моментально становились пиратами, а братья Барбаросы были уроженцами Лесбоса. Островитянам не давали торговать – или же их остров сразу делали колонией развитых экономик при условии, что местные отсылали на экспорт сахар и виноград. Как можно осуждать их за то, что они собирали небольшие налоги с толстых торгашей, проплывавших мимо на галеонах-гёке, барчах и марсильянах?[1080]

В то же время острова служили отличным прибежищем. Галеры, беззащитные перед сильными ветрами из-за низких палуб и латинских парусов, моментально укрывались у берегов при любой опасности. Когда же на море господствовал штиль, пираты, избегая континента с его военными патрулями, предпочитали пополнять запасы воды (которая из-за тесных трюмов кончалась быстро) именно на заброшенных островах, неподвластных центральным государствам. Кроме того, на тех же островах можно было спокойно конопатить и промасливать корабли, починять паруса и судно, а также высаживать больных на сушу. Впрочем, набирая воду или делая ремонт, корсары не забывали о мерах предосторожности и отсылали моряков на ближайший холм следить за тем, не появится ли кто на горизонте[1081].

Христианские пираты, устроив базы на Эгейских островах, таких как Иос (осм. Ание), Милос, Парос (осм. Бара) и Антипарос (осм. Кючюк Бара – Малая Бара), зимой конопатили и промасливали там корабли, а с наступлением весны, выходя в море, устраивали засады в проливе между Самосом (осм. Сисам) и Икарией (осм. Ахикарья). Где-то в июле они заплывали и в воды Кипра, Египта, Сирии. Причем османам настолько надоело мелкое христианское пиратство возле Иоса, что они прозвали остров «Малой Мальтой»[1082]. Вышеупомянутые острова давали не только укрытие – там были базары, где закупались разбойники, притом настолько крупные, что судно «Святая Елена» (St. Helena), приобретая порох у французских торговцев и галеты – у греческих подданных-реайя, пиратствовало девять лет, даже не помышляя возвращаться к родным берегам. Другое судно разбойничало под португальским флагом целых девятнадцать лет[1083].