– Опиши, – потребовал Огнедум. – В деталях и подробностях.

– Где-то повыше живота, властитель, делается щекотно, а потом вдруг становится тепло. Это называется «чувствовать любовь». Полагаю, так, властитель.

– В каких случаях вы это ощущаете? – не отставал Огнедум.

Лютояра отрапортовала:

– При мысли об объекте любовного томления сия щекотка возникает, при его приближении она усиливается приблизительно в три, иногда в четыре раза; при физическом контакте возникает тепло.

«И речь заметно усложнилась, и эмоции появились новые, – смятенно подумал энвольтатор. – Проглядел! Немедленно уничтожить!»

А вслух он произнес:

– Скажите пожалуйста! И что, часто ли ты о нем думаешь?

– Почти всегда, – призналась Лютояра.

– И на посту? – продолжал выпытывать Огнедум.

– Почти всегда, властитель! – повторила Лютояра.

– А случись бой?

– Мы бились бы плечом к плечу, – сказал Лихобор.

– А знаешь что, умник из пробирки, – язвительно проговорил Огнедум, ерзая среди скользких и холодных шелковых подушек, – что твои попытки выгородить его просто смехотворны? Да я тебя насквозь вижу!

– Кого, властитель? – тихо спросил «факел». – Кого я пытаюсь выгородить?

– Того! Того, кто растолковал вам, дурачки, что именно вы испытываете! Без него вы бы всю эту «щекотку» объяснили несварением желудка и самое долгое через месяц забыли бы о ней и думать.

– Мы не понимаем вас, властитель, – сказала Лютояра.

– Да? Ух, какие мы скрытные… Ольгерд! – выпалил Огнедум. – Говори, ты, уродка! Трепалась с тенью? С этой мышью, что под троном скребется, – с ним секретничала?

– Я не понимаю, о чем вы говорите, властитель, – повторила Лютояра. – Ни одна тень не может ничему научить «факела». Тени только повторяют то, что слышат. А ничего лестного для себя от нас они не слышат.

Огнедум сверлил ее глазами, но женщина вытянулась по-уставному, выставила вперед подбородок и оловянно вперилась в пустоту.

…Конечно, это был Ольгерд. Среди «факелов» о бывшем короле ходили самые разные слухи. Например, что он превратился в ветошку, которой гомункулус-уборщик из разжалованных унтеров раз в неделю моет полы в тронном зале. Или что он липнет полупрозрачным телом к зеркалам и корчит оттуда отвратительные рожи.

Лютояра и Лихобор были побратимами. Их колбы стояли рядом. И потом, уже на тренировках, они всегда были вместе. Плечом к плечу. Старослужащие советовали непременно обменяться каплями крови из левой руки. Мол, для боевого братства. Все боевые «факела» это делают. И Лихобор с Лютоярой так поступили. И дали обычную в таких случаях клятву – «стоять за брата от субстрата и до субстрата».

Они были на хорошем счету. Их посылали в самые ответственные наряды. Раз они удостоились высокой чести стоять на часах у входа в тронный зал. Тогда-то все и случилось.

В тот день, пользуясь отсутствием Огнедума, тень короля выбралась из темного угла за троном и осторожно направилась к дверям. Остановилась, прислушиваясь.

– Скребется, – сказала Лютояра побратиму.

– Нас это не касается, – отозвался «факел».

– Любопытно же, – проговорила Лютояра.

– А мне – нет, – молвил Лихобор.

– Врешь, побратим мой дорогой! – И Лютояра засмеялась.

Перед этим смехом не мог устоять Лихобор – и чуть приоткрыл створки дверей тронного зала. Оба затаились: что будет?

Поначалу ничего не было. Потом в щель проскользнуло что-то невзрачное, блеклое.

– А ну, стой! – прикрикнул Лихобор.

Тень замерла. А Лютояра опять засмеялась.

– Подойди сюда, – позвал Лихобор.

Робея, тень приблизилась к «факелам».

– Так ты и есть бывший Ольгерд? – спросил Лихобор.

– Бывший… Ольгерд… – прошептала тень.

– Утри лицо! – приказала Лютояра. – Смотреть на тебя противно! Разве так можно? Весь грязный!

– Противно… грязный… – согласился король, тщетно водя руками по ускользающему лицу.

– Стой-ка. – Лютояра вынула из рукава свой идеально чистый платок и осторожно стерла со лба и щек Ольгерда старую грязь. В тех местах, где ей удалось оттереть налипшее за двести лет, вдруг засияло лицо – полупрозрачное, светлое, как хрусталь. Оба «факела» разом присвистнули.

Ольгерд следил за ними тревожно. За долгие годы бесславия свергнутый король не раз имел случай убедиться в том, что с «факелами» шутки чрезвычайно плохи.

– Скажи, Ольгерд, это правда, что тобой моют полы? – спросила Лютояра. – Ходят, знаешь, такие слухи… Ты только скажи, может быть, мы поможем – подадим рапорт с ходатайством о прекращении…

Ценой невероятных усилий тень короля сумела выговорить:

– Неправда…

И, матово побелев лицом, которое только что лучились прозрачностью, король начал оседать на пол.

«Факела» обменялись быстрыми взглядами. Лихобор молча поставил бывшего короля на ноги. А тот вдруг задергал всем лицом, перекосив губы в мучительной судороге. Лихобору стало противно, и он поскорее выпустил тень. Ольгерд быстро исчез за дверью.

Перед сном, уже в казарме, Лютояра сказала своему побратиму:

– По-моему, он хотел улыбнуться.

– Какой-то он гадкий, – сказал Лихобор. – На ощупь верткий и горячий, как цыпленок.

– Это не его вина, – заметила Лютояра.

Она обняла побратима, и оба безмятежно заснули.

А тень короля всю ночь кружила по прежним своим покоям. Да, конечно, ничего нового не существует для бедной тени – но в том-то и дело, что сегодня Ольгерд увидел нечто старое, совсем старое, то, с чего начался мир. Он увидел любовь. Впервые за долгие годы свергнутый король не ощущал мертвящего холода. Тревожно и радостно делалось. Как будто заслышал вдали пение боевых рогов: едет подмога, скачет, спешит – уже близко! рати, знамена, пики!..

Было крепко за полночь, когда Огнедума наконец сморил сон. Энвольтатор заснул у себя в лаборатории, завершив последний на сегодня опыт. Король выбрался из тронного зала. Зашуршал по ступеням, поднимаясь на третий этаж. Пусто было на широкой парадной лестнице, а ведь, бывало, по ночам непременно за какой-нибудь вазой целовались – и это самое малое.

Тяжелая дверь библиотеки была приоткрыта, так что оставалась только узенькая щель. Конечно, королю, бессильному и почти развоплощенному, нечего было и мечтать, чтобы отворить эту дверь, однако он мог просочиться в щель, уподобляясь полоске лунного света. Так он и поступил.

В библиотеке было темно и пыльно, как и везде в замке. Ольгерд остановился посреди просторного читального зала. Огнедум не пользовался библиотекой прежних королей, у него имелась своя – десяток тонких книжек, разбросанных по лаборатории. А здесь все оставалось по-прежнему: кресла с высокими спинками, курительные трубки на столиках, изящные томики на полках.