Однако этим он не ограничился. Выдернув чеку из другой гранаты, он с большими предосторожностями поместил ее между лобовым стеклом, поверх которого шла полоска прозрачной зеленой пленки, и прижатым к стеклу солнцезащитным козырьком. Граната упадет в салон, если машину хотя бы раз тряхнет на кочке. А неровности здесь на каждом шагу. Солнцезащитных козырьков было два, и Костя чуть усложнил свою задачу.

Он вышел из машины через дверцу пассажира и осмотрел салон через лобовое стекло. Гранаты надежно скрывались за пленкой.

Костя поспешил к другому автомобилю, где такую же работу выполнял Касарин.

Гриша обнаружил в бардачке кружку, снял чеку с гранаты и вложил ее в кружку — как раз уместилась. Он перевернул ее вверх дном и положил на сиденье водителя. Что сделает с кружкой водитель — его дело, может в спешке спихнуть ее на пол или просто поднять, но результат будет один и тот же. Правда, если человек попадется опытный, он вначале подсунет под кружку руку и, придерживая, перевернет. Хотя ловушек было достаточно, чтобы в кабине взорвалась хотя бы одна граната.

Кавлис устроил пару «растяжек» на крыльце дома Безари, протянув леску на высоте тридцати сантиметров от ступеней. Неплохо, если бы первым или хотя бы вторым из дома вышел сам главарь, подумал он. Но полевого командира в лагере не было. Когда он вернется? Если сегодня, то ближе к утру: дорога до границы одна, да и то с большим натягом могла именоваться так. Есть еще тропа, по которой два года назад ушел Безари. По ней без опаски ходили только горные козлы.

Отступая с бойцами, Николай оглянулся. Вроде все сделали правильно. Теперь быстрее на север, где почти сходятся две дороги, ведущие через ущелье и перевал, единственный путь для отступления. С воинами Юсупа, которые остались охранять машины, придется договориться. По-своему. А дальше строго по разработанному плану. Юсуп попался один раз, попадется и во второй.

* * *

Кавлису с бойцами пришлось довольно долго догонять основную группу: Ремез взял приличный темп.

Сапрыкин и Гвоздев наконец-то разглядели в лунном свете своих товарищей и бежали теперь не оборачиваясь.

— Вижу майора. — Сапрыкин уже не боялся разговаривать в полный голос.

— Понял. — Ремез ускорил темп. Алексей чувствовал на шее огненное дыхание командира, но только сейчас, когда Сашка сообщил о появлении Кавлиса, распорядился: — Воды командиру.

Ловчак, следовавший позади Ремеза, отстегнул от «разгрузки» фляжку и забежал чуть вперед. Он зафиксировал ее на плече Алексея, придерживая рукой, и Орешин сделал несколько глотков.

— Хорэ! — предупредил Ремез. — Много не давай.

Ловчак поймал взгляд командира и улыбнулся. Приподнял его руку и пожал.

— Женька, — прошептал Орешин.

— Все нормально, командир.

«Беркуты» здоровались с ним по очереди. Прежде чем настала очередь Кавлиса, Орешин увидел незнакомого ему человека.

— Костя Печинин, — представился он. — Отряд «Витязь».

— Стреляет лучше Аносова, — сообщил Ремез. Он ждал вопроса Игоря. Боялся, что отвечать на него придется ему. Чего там медлит Николо?.. Упредив Орешина, Алексей понес всякую ахинею: — А я снова в бригаде. Микола уговорил. Санька-то Сапрыкин свалил, рапорт написал. Матерых «беркутов» не остается, вот я и поддался соблазну. Головачев, конечно, поначалу ни в какую. Подлец, кричит, ты, Леша! Я стою, прячу свои коптилки, стыдно на генерала взглянуть. А возле штаба пацаны собрались, в окна заглядывают. А генерал с понтом не видит их, продолжает воспитательную работу. В тебя, говорит, Орешин душу вложил, а ты ее выплюнул и...

— Вовка жив? — неожиданно услышал он. И сразу же ответил. Ответил хорошо:

— Жив Вовка, командир. Вовка жив. — И замолчал. Потом неожиданно остановился. Глядя себе под ноги, произнес: — Товарищи офицеры!

Бойцы, тяжело дыша, несколько секунд стояли молча. Тишину нарушил Ремез. Чуть повернув голову в сторону Орешина, он тихо сказал:

— Прости меня, командир... И не держи на меня зла.

Кавлис разрядил напряженную обстановку, резко скомандовав:

— Леша, вперед!

Ремез бежал не оглядываясь, чувствуя, однако, что его место сейчас не здесь, а там, позади, откуда они ушли, где должен находиться отряд под его командованием, в состав которого входил только один боец — Алексей Ремез. Мысленно он вопил, желая, чтобы его крик долетел до ушей Безари: «Давай, сука, почувствуй меня — и в погоню! Пока мы не ушли слишком далеко».

Ремез знал, что будет делать, когда Безари (если успеет прибыть в лагерь вовремя) начнет преследование: Алексей передаст командира Зенону и останется прикрывать отряд. Он не хотел думать, что Безари останется безнаказанным. Ремез положит ровно столько боевиков Расмона, сколько потребуется для решающего выстрела. Он распознает его глазами из десятков боевиков, но сделает то, для чего прибыл сюда. И в этом случае он не лишит малочисленный отряд бойца.

Давай! Срочно в кишлак. Посмотри на пустую клетку — птичка улетела. С тобой хочет поговорить другая птаха.

Шарифджон проснулся, чувствуя сухость во рту. Накануне вечером он переел сыроватой, как ему показалось, печенки. Хотелось пить, но не было желания вставать. Сверху, методично вспарывая ночную тишину, кто-то надсадно храпел. Так мог только Алимхан, черт бы его побрал. Тот раздирал свою носоглотку в любом положении: лежа, сидя, стоя.

Голова у Шарифджона раскалывалась, появилось необоримое желание дать длинную очередь в потолок и прошить ненавистного Алимхана. Неужели никого нет рядом, кто бы мог толкнуть его? Хотя что толку? Выпучит глаза, зевнет и снова продолжит душераздирающий концерт. И как только Безари терпит это безобразие... Шарифджон на месте командира не позволил бы Алимхану находиться с ним в одном доме. Угнал бы его в самый конец кишлака, к табибу, тот все равно почти ничего не слышит.

Тяжело вздохнув, Шарифджон, правая рука Безари, свесил ноги с кровати, несколько секунд посидел и протопал босыми ногами к баку с водой. Напившись, он подошел к окну, выходившему на террасу. Немного постоял. Вечером, когда он ложился спать, Алимхан, слава Аллаху, еще бодрствовал, и Шарифджон довольно скоро окунулся в дрему. Мерные шаги часового на террасе помогли ему быстрее уснуть. Сейчас шагов не было слышно, зато Алимхан надрывается, как ишак.

Широко зевая, Шарифджон подошел к двери и вышел на террасу. Увидел часового. Тот лежал в самом углу, свернувшись калачиком. Вот сволочь, спит. Боевик грубо толкнул его ногой. Что за черт... Шарифджон склонился над караул-беги и несколько секунд рассматривал торчавшую у того из горла рукоятку ножа. Нащупав за спиной дверь, он толкнул ее. Схватил висевший на спинке кровати автомат и дал длинную очередь в окно.

Сейчас он молил Аллаха только об одном: чтобы пленник оказался на месте.