А потом Сефия расскажет Танин об убранстве дома, который они построили, и о том, как они жили там. И любовь к этим двоим объединит Танин и Сефию, и обе они станут отчаянно собирать воедино воспоминания об этих людях, которые, уйдя из их жизней, оставили в них зияющие пустоты.

– Сефия…

Голос прозвучал так тихо, что она даже не была уверена, слышала ли она его.

Она повернулась. Стрелец смотрел на нее. Губы его раскрылись. И хотя ни один звук более не сорвался с них, она поняла – он заговорил. Голос у него был хриплый и низкий, и звук его запел в ее крови.

Если она скажет Танин «да», это будет означать, что она согласна и со всем, что было сказано про него, Стрельца. Согласна с пророчеством. С его предназначением. С его скорой смертью.

Но она же обещала ему. Этого не будет. Никогда.

– Нет, – сказала Сефия.

– Сефия, я не думаю, что ты…

– Нет, – повторила она. – Я никогда не буду с вами.

Брака фыркнула.

– У нас у всех есть выбор, – сказала Сефия. – Ваш выбор состоит в том, что вы нанимаете импрессоров, а они уродуют этих бедных подростков и юношей. Таким образом вы хотите найти юношу из легенды, и вам неважно, сколько человек вы при этом погубите.

Она подняла голову. Глаза ее сияли.

– Вы убили моего отца. Вы похитили Нин. А теперь прикрываетесь тем, что всё это было уже написано. Словно вы ни в чем не виноваты.

Она помолчала и продолжила:

– Но всё это не так. Мы сами выбираем, как нам жить и что делать. И только от нашего выбора зависит, добро мы приносим в этот мир или зло. Поэтому я выбираю Стрельца и Нин. Они – моя семья.

По мере того, как Сефия говорила, удивление, сомнения, недоумение и ярость последовательно сменяли друг друга на лице Танин. Наконец она встала над столом во весь свой рост.

– Твоя тетушка Нин от тебя отказалась, – произнесла Танин ледяным голосом, в котором, тем не менее, подспудно звучала боль, разрушавшая изнутри злость, которая бушевала в ее душе. – Она тебя предала. Как бы мы еще узнали о твоем существовании?

Сефия бросила на Нин взгляд, полный ужаса, но та отвернулась.

Но Танин не закончила. Ее слова наотмашь били по Сефии – вновь и вновь:

– Это я приглашаю тебя присоединиться к нам, и делаю это с открытым сердцем. Это я готова дать тебе то, что твои родители никогда бы не дали. Это я спасла тебя, Сефия. Ты должна выбрать меня, и никого более.

Она подняла руку и, даже не касаясь Нин, щелкнула пальцами. Раздался треск позвонков. Голова Нин неестественно дернулась, и она упала на пол, мертвая.

– Нет!

Слово вырвалось и превратилось в яркое облако света.

Сефия свободна.

Она встала с кресла. Свет кружился и сиял вокруг нее клубами сверкающего снега.

И Стрелец свободен. Сефия увидела, как его руки тянутся к оружию. Брака хваталась за свои позолоченные револьверы.

Серебряный перочинный нож Танин поднялся над столом.

Глаза Танин расширились. Она хотела что-то сказать.

Но Сефии было довольно разговоров. Она вскинула руку и серебряное лезвие полоснуло Танин по горлу. Кожа раскрылась горячим глубоким красным порезом.

Танин вскинула руки к горлу. В глазах ее застыло удивление.

В одно мгновение Брака оказалась возле Танин, что-то бормоча и удерживая ее бессильно повисшее тело, чтобы оно не сползло на пол. Губы Танин шевелились, но голос изменил ей. Кровь струилась промеж ее пальцев.

Свет в ее глазах погас.

Стрелец дернул Сефию за рукав. Она повернулась к нему. Их мешки были уже у него за спиной. В руках он держал Книгу. Кожаная обложка сияла в свете горящих свечей, отполированная тысячами прикосновений.

Книга о родителях Сефии.

Книга об Осло Канте.

О Танин.

Обо всем на свете.

Последний взгляд на тело Нин, горой высящееся возле стола.

Бежать или умереть!

И вот Книга уже в ее руках, и они бегут – через дверь, по туннелю, освещенному факельным огнем, пляшущим на потолке. А сзади – истошные вопли Браки:

– Пол! Пол!

Звук бегства отражается от стен туннеля.

Дыхание разрывает грудь.

Они выбегают в темный провал пакгауза, пол которого освещают крупные звезды.

И вот они в гавани, где по воде протянулись тени кораблей.

Сефия и Стрелец подбежали к ближайшему ялику, бросили в него свои пожитки и, отвязав от причала, быстро поставили парус. Сзади, от пакгауза, доносился топот погони, шум и крики. На последнем дыхании Стрелец оттолкнул ялик от причала, и ветер сразу же наполнил парус.

Раздались выстрелы. Стрелец и Сефия пригнулись, и пули выбили позади них щепу из корпуса ялика.

На причал выбежала толпа людей с ружьями в руках. Кто-то носился по причалу в поисках лодки. Остальные встали на одно колено и прицеливались. Вперед вышел человек, на лице которого было написано такое горе, что оно могло бы расплавить стекло. Человек отирал слезы, струившиеся из темных глаз.

Взгляд его встретился над темными водами со взглядом Сефии.

Она это сделала. Убийца. Воровка. Похитительница жизней.

Уголки рта человека приподнялись в горькой печальной усмешке. Дрожащая рука потянулась к спусковому крючку.

Вспыхнул оранжевый огонь. Раздался грохот ружейных выстрелов.

Сефия моргнула. Она видела летящие к ним пули, видела их светящиеся следы. Легким движение руки она остановила их полет, и пули, не причинив вреда, упали в воду за кормой ялика.

Стрелец смотрел на нее во все глаза.

На причале преследователи, наконец, раздобыли лодку, но было уже поздно – Сефия и Стрелец оказались вне пределов досягаемости: свежий ветер нес их в открытое море, мимо маяков, в темные быстрые воды Каллидианского пролива.

Облокотившись о поручни, Сефия смотрела на небо, по которому неслись облака, на лунный свет, скользящий по воде, но ничего этого не видела. Она думала о Нин.

Вот она стоит, упрямая и молчаливая, и вдруг, в следующий момент, словно кто-то невидимый бьет ее кувалдой по ногам, и она падает, переломившись пополам и нелепо всплеснув уже безжизненными ладонями, которые напоминают кожаные перчатки… и исчезает.

О, Нин!

Водяная пыль оросила палубу, промочив одежду на левом боку. Сефия, моргнув, сбросила капли морской воды с ресниц и посмотрела вокруг. Они были одни, и только холодный мокрый ветер колол им лица и теребил за уши.