— Другой. Более спонтанный, более… роскошный. Словечко «роскошный», которое сама редактор использовала в предыдущем номере журнала, вызвало у нее улыбку.

— Итак, что же мне предстоит увидеть в будущую среду?

Диор окутал происходящее на авеню Монтень плотным покрывалом секретности, и лишь несколько посторонних имели представление о коллекции, которую там в такой спешке готовили.

— Я не могу выдать никаких подробностей. Тиан меня убьет.

— А с чего такая таинственность? — Кармел, в безупречно подогнанном по фигуре костюме от Баленсиаги, скрестила худые ноги, скрипнув нейлоновыми чулками. — Поверьте, я видела все. Подолы, заканчивающиеся на уровне паха? Вырезы до пупа?

— Там дело вообще не в подолах и вырезах, — помедлила Купер. — Это совершенно новый облик.

Кармел всюду носила с собой сумку «со всяким хламом»: там были папка с журнальными вырезками, образцы тканей, записки самой себе на отдельных бумажках. Она сняла с ручки колпачок и записала: «Совершенно новый облик. Это громкое заявление. Надеюсь, он меня не разочарует».

19

Наконец долгожданный день — среда, 12 февраля 1947 года — настал. Купер, едва рассвело, явилась на авеню Монтень, но там уже вовсю царило оживление. На тротуаре перед магазином толпились любопытные зрители, прослышавшие, что сегодня состоится нечто особенное, и пытающиеся хоть одним глазком увидеть, что происходит за окнами. То, что весь Париж знает о предстоящем показе у Диора, было всецело заслугой сарафанного радио, поскольку парижские газеты бастовали уже целый месяц. Некоторые из собравшихся пытались вытребовать у привратника билеты, но те были давным-давно распроданы, а без них попасть на показ не представлялось возможным.

Купер проскользнула внутрь здания. Цветочный запах новых духов Тиана, которые он собирался назвать «Мисс Диор» — в честь Катрин, плыл в воздухе за девушкой с пульверизатором, которая бегала по лестницам, щедро разбрызгивая их повсюду. Украсить помещение цветочными композициями Диор доверил великому флористу с улицы Рояль — Лашому. Теперь его люди вносили парниковые цветы целыми корзинами и расставляли их на любое свободное место. А свободного места почти не осталось: его занимали приставленные друг к другу вплотную жесткие белые стулья, каждый из которых был пронумерован. Между ними тут и там располагались высокие пепельницы — необходимая мера, поскольку почти все занятые в индустрии моды дымили, как паровозы, прикуривая одну сигарету от другой. Каждый дюйм пространства был задействован. Подиум, по которому должны были проходить модели, был ужат до пятачка в несколько футов диаметром, чтобы только хватило места развернуться. Платья должны были чуть ли не задевать лица зрителей. По сравнению с тишиной и достоинством других модных домов Парижа, здесь происходил какой-то цирк. Как и предсказывал Диор, рабочие в последнюю минуту метались, тут и там что-то доделывая и приколачивая: то ковровое покрытие, то элемент декора. Это место источало флюиды радостного возбуждения, гламура, роскоши, но, несмотря на всю претензию Диора на исключительность, все же и некоторой вульгарности.

Сам Диор в утреннем костюме с ландышем в петлице был бледен от волнения. Купер нашла его в примерочной, где он пытался внести последние поправки в те девяносто четыре модели одежды, которые висели сейчас на вешалках, распределенные по группам: вечерние наряды, повседневные платья и костюмы.

— Я точно парализован от страха, — сказал Диор с отчаянием в голосе.

— Ничего не бойся. Тебя ждет огромный успех, Тиан. На улице уже собралась целая толпа, они пытаются заглядывать в окна.

Он закрыл уши ладонями:

— Ничего мне не говори. Я не хочу ничего слышать! — Похоже, он не спал ни минуты, и нервы у него были расстроены.

Купер отошла к манекенщицам, которые собрались в углу примерочной, по двое у одного туалетного столика, и добавляли последние штрихи к своему макияжу. Их было всего шестеро. Для показа такого количества моделей — слишком мало. Девушкам придется переодеваться очень быстро. Но Диору не удалось найти других, обладающих необходимыми качествами — грациозностью и живостью. Купер смотрела, как они вытягивают длинные шеи, густо накладывая тушь на ресницы, подкрашивая пухлые губы и припудривая румянами точеные скулы. Парикмахер разрывался между ними и, зажав в зубах разные расчески, пытался что-то подправить. Волосы у всех были завиты и собраны в высокие прически.

В последние несколько недель они служили для остального коллектива Дома «Диор» живыми куклами, претерпевая бесконечные часы примерок и подгонок, но теперь на них была возложена самая важная роль. Как примут созданную общими усилиями одежду, теперь зависело от их обаяния и грации. Они должны будут подчеркнуть — не затмевая своей личностью — достоинства каждого платья. Им нужно очаровать зрителей, но при этом не оттянуть на себя внимание, которое должно быть отдано платьям.

Стрелки часов неумолимо двигались по кругу. Огромная очередь счастливых обладателей входных билетов выстроилась у здания, с нетерпением ожидая открытия. Было уже девять тридцать, и дольше оттягивать было некуда. Наконец выпроводили последнего рабочего, смели в совок последние опилки — и двери дома тридцать по авеню Монтень распахнулись. Атмосфера еще больше наэлектризовалась. Здание наполнилось шумом голосов и возбужденным смехом. Поприветствовав первых гостей, Диор поднялся наверх и наотрез отказался спускаться. Тут же начали вспыхивать ссоры из-за нумерованных стульев. Поразительно было наблюдать, с каким бесстыдством приличные дамы стремились занять чужие места ближе к подиуму и громко возмущались, когда их просили пересесть назад.

Кармел Сноу явилась одной из первых. Купер встретила ее в фойе.

— Судный день настал, — сказала миссис Сноу. Она задрала свой и без того вздернутый нос и втянула воздух с видом знатока. — Гм… Я чую запах паники. А где ваш месье Диор?

— Он подойдет через минуту, — соврала Купер. Она знала, что он забился в свою каморку и прячется там, не выдержав напряжения последних дней. — Позвольте, я провожу вас на ваше место.

А публика все прибывала. К десяти тридцати в салоне уже яблоку упасть было негде. Люди стояли даже на лестнице, по трое на одной ступеньке до самой площадки. Портнихи и прочие штатные работники свешивались через верхнюю балюстраду, разглядывая толпу внизу. Дым от десятков зажженных сигарет плавал в воздухе.

Первые ряды украшали собой известные личности: рядом с Кармел Сноу расположилась Беттина Баллард из «Вог», которая давно провозгласила смерть французской моды и теперь сохраняла на лице выражение насмешливого презрения. Марлен Дитрих сидела возле Жана Кокто. Кристиан Берар с бородой, всклокоченной сильнее обыкновенного, развалился на стуле, глядя перед собой. Его зрачки были размером с булавочную головку, что свидетельствовало о том, что утреннюю дозу опиума он уже выкурил. На руках он, как обычно, держал Гиацинту.