— Боюсь, я вряд ли смогу научить вас чему-нибудь, что касается вопросов веры, Ваше Святейшество, — смущенно проговорила Рапсодия.

— А вот я в этом совсем не уверен. Вера диковинная вещь, дитя мое, и она, к сожалению, далеко не всегда достаточно крепка в душах тех, кто ей служит. Но мы еще о ней поговорим, верно? Позволь я расскажу тебе про праздник Священного Дня.

Каждый год, в канун первого дня времени года, посвященного солнцу, я совершаю ритуал, оставшись в полном одиночестве в базилике. В нашей религии есть и другие праздники, но этот самый главный, поскольку церемония в Священный День подтверждает приверженность всех верующих и самого Патриарха Единому Богу. Торжественные слова, которые я произношу, являются частью священной связи с Создателем — каждый год Патриарх от имени остальных верующих передает Единому Богу души его детей. Взамен мы получаем его защиту на следующий год. — Рапсодия кивнула, ритуал походил на церемонию, известную Дающим Имя. — Таким образом, поскольку благодаря этой церемонии Единый Бог охраняет свою паству весь год, ее ни в коем случае нельзя ни отменить, ни прерывать, — продолжал Патриарх. — Жители Сепульварты вечером расходятся по домам и остаются за закрытыми дверями, чтобы никто и ничто не могло мне помешать. Более того, многие молятся за меня, чтобы я правильно исполнил ритуал, хотя, я полагаю, большинство просто спит в своих постелях.

Старик замолчал и попытался отдышаться — лекция явно далась ему с трудом. Рапсодия налила ему воды из кувшина, стоявшего на столике рядом с кроватью.

— Вы больны, Ваше Святейшество? — спросила она, помогая ему удержать стакан в дрожащей руке.

Патриарх отпил воды и кивнул, показав Рапсодии, что утолил жажду.

— Немного, дитя мое. Старение тяжелый процесс, но боль помогает нам смириться с тем, что придется расстаться с телом, и сосредоточиться на укреплении духа, ведь путь к Единому Богу нелегок. Здесь многие страдают гораздо больше меня. И мне жаль, что у меня не хватает сил за ними ухаживать, как я это обычно делал. Иначе, боюсь, я не смогу провести завтрашнюю службу.

— Я займусь ими вместо вас, Ваше Святейшество, — пообещала Рапсодия и погладила Патриарха по руке.

— Ты целительница?

— Немного. — Рапсодия встала, сняла плащ и дорожную сумку. Плащ она повесила на спинку стула, стоящего в противоположном углу комнаты, а потом раскрыла свою сумку. — А еще я умею петь. Хотите послушать песню?

Бледное лицо Патриарха озарила улыбка.

— С удовольствием. Мне следовало догадаться, что ты музыкант, — по имени.

— Боюсь только, что единственный инструмент, который имеется у меня в распоряжении, это флейта, — грустно проговорила Рапсодия. — Моя лютня недавно пострадала от несчастного случая, а другую лютню я оставила в Доме Памяти, чтобы она охраняла растущее там Дерево.

— Лютня? Ты играешь на лютне? Как бы мне хотелось тебя послушать. На свете нет ничего прекраснее, чем музыка, которую извлекает из струн настоящий мастер.

— Я не сказала, что я мастер, — улыбнулась Рапсодия. — Но зато я играю с удовольствием. Может быть, я как-нибудь приеду к вам с новой лютней и, если пожелаете, что-нибудь исполню для вас.

— Посмотрим, — с деланой суровостью проговорил Патриарх.

Рапсодия знала, что он уже заглянул в иной мир, и промолчала. Приложив флейту к губам, она заиграла легкую, воздушную мелодию, похожую на шелест ветра в Тирианском лесу.

Лицо Патриарха стало спокойнее, складки на лбу раз гладились, — пение флейты заглушило боль. Помогая болгам, Рапсодия научилась следить за выражением их лиц, чтобы определить наступление момента, когда музыка облегчает страдание и состояние пациента на время стабилизируется. Увидев, что Патриарху стало лучше, она осторожно подвела песню к завершению. Старик глубоко вздохнул.

— Воистину Единый Бог послал тебя, чтобы облегчить мне расставание с этим миром, дитя. Как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом, когда придет мое время.

— Когда душа готовится в путь к свету, лирины поют прощальную песнь, — сказала Рапсодия и увидела, как в глазах Патриарха зажегся интерес. — Говорят, она ослабляет связь с Землей, которая удерживает душу в теле, и потому душе не приходится сражаться за то, чтобы вырваться на свободу. Душа обретает счастье в своем последнем странствии.

— Жаль, что я не принадлежу к народу лирин, — сказал Патриарх. — И мне не споют прощальный гимн.

— Для этого не нужно быть лирином, Ваше Святейшество. Наверняка здесь есть много представителей моего народа.

— Да, наверное, удастся найти кого-нибудь, кто помнит гимн и споет для меня в мой последний час, — сказал Патриарх. — Твоя песнь облегчила мою боль, дитя. У тебя редкий дар.

Раздался стук в дверь, и через мгновение появился священник, который выдавал себя за Патриарха. В руках он нес ослепительно белое одеяние.

— Это подойдет для завтрашней церемонии, Ваше Святейшество, или приказать достать то, что сшито из сорболдского льна?

— Не нужно, Грегори, все в порядке, — ответил Патриарх. Священник поклонился и тихо вышел. Когда дверь за ним закрылась, Патриарх повернулся к Рапсодии, внезапно побледневшей как полотно. — В чем дело, дитя мое?

— Эта мантия для завтрашней церемонии?

— Да. Во время празднования Священного Дня Патриарх должен быть одет в белое. Все остальное время я, как правило, ношу цветную одежду, чаще всего серебристую или золотую. А почему ты спрашиваешь?

Рапсодия взяла его руку в свои, которые теперь дрожа ли сильнее, чем у немощного Патриарха.

— Я должна рассказать вам, почему я сюда примчалась, Ваше Святейшество, — проговорила она.

Очень медленно, осторожно Рапсодия во всех подробностях поведала Патриарху о своем видении, пытаясь описать людей, которых видела, как можно точнее. В самом начале рассказа Патриарх разволновался, но по мере того, как она продолжила описывать ему все, что ей приснилось, становился все более и более задумчивым, временами кивал и слушал очень внимательно. Наконец, когда она замолчала, он глубоко вздохнул и сказал:

— Как печально. Моя смерть не только помешает проведению священной церемонии, но еще и вызовет нежелательную реакцию Благословенных. Я думаю, твое видение очень точно показало, что произойдет после моей гибели. Я надеялся, что они смогут подняться выше своих разногласий, но, как видно, проявил излишнюю оптимистичность.

— Что вы имеете в виду, Ваше Святейшество?

— Ну, первые двое, юноша и старик, это Первосвященники Кандерр-Ярима и Неприсоединившихся районов, Ян Стюард и Колин Абернати. Ян наделен поразительной мудростью, неожиданной в человеке столь юных лет, но он зелен и неопытен. Он стал Благословенным главным образом потому, что его брат Тристан Стюард является лордом-регентом Роланда и принцем Бетани, хотя, полагаю, со временем Ян будет прекрасным Благословенным. Колин старше меня, и у него слабое здоровье. Ни тот, ни другой не могут претендовать на то, чтобы занять мое место, и, вне всякого сомнения, испугаются, когда окажутся в ситуации, которую ты описала.