времени; страдания же героини в тисках буржуазного общества описаны во многих произведениях XIX века, образцом которых стал роман «Госпожа Бовари» Гюстава Флобера. (Интересно, кстати, что и серьезные романы и легкомысленные пьесы писали, в основном, мужчины.) Однако распространенность явления супружеской неверности в XIX веке, подобно другим аспектам сексуальных отношений того времени, не поддается точным количественным оценкам. Все, что можно с уверенностью сказать по этому поводу — то, что указанная форма поведения была принята в аристократических и модных кругах, и вообще в крупных городах, где можно было легко поддерживать знакомство, используя для этого, например, отели. (Заметим, что приведенные оценки относятся исключительно к средним и высшим классам общества и не применимы для описания до- и послебрачного сексуального поведения женщин из крестьянства или из городского рабочего класса, составлявших, конечно, большинство всех женщин).

Однако если историк, изучающий количественную сторону явлений, оказывается здесь в проигрыше, то исследователь, оценивающий их качественную сторону, не может не поражаться шумным заявлениям мужчин того времени по поводу женской чувственности. Многие такие заявления представляли собой попытки обосновать, с помощью научной и литературной терминологии, превосходство мужчин в интеллектуальной и разного рода активной деятельности, а также пассивную и вторичную роль женщин в отношениях двух полов. Были ли эти выступления связаны с опасениями установления господства женщин, о котором говорилось в произведениях шведского драматурга Стриндберга и в работе «Пол и характер» (1903 год), написанной неуравновешенным молодым австрийцем Отто Вейнингером и выдержавшей 25 изданий за 22 года, — это уже другой вопрос. Беспрестанно цитируемое высказывание Ницше насчет того, что мужчина, подходя к женщине, должен держать в руке хлыст («Так говорил Заратустра», 1883 г.), является не более пристрастным, чем похвалы в адрес женщин, расточавшиеся их почитателем Карлом Краусом, современником Вейнингера{201}. Если согласиться с высказыванием Крауса о том, что «женщины, в отличие от мужчин, не могут извлекать пользу из своих даров»{202}, или с утверждением психиатра Мебиуса о том, что «культурный человек отчужден от природы» и нуждается в женщине, поведение которой отличается естественностью, для уравновешивания своих устремлений, то придется признать (согласившись с Мебиусом), что для женщин высшее образование вредно и что его система подлежит уничтожению; либо что оно будет им недоступно (согласно Краусу). Обе позиции во многом сходны. Они содержат новое и характерное утверждение о том, что женщиной в ее поступках руководит мощный эротический интерес: так, по Краусу, именно «чувственность женщин является источником, к которому мужчина припадает для обновления своей интеллектуальности». Самое изощренное и свободное толкование женской сексуальности прозвучало в конце XIX века из Вены, этой лаборатории современной психологии. Портрет венских дам того времени представил Климт: они, по его словам (как и женщины вообще), представляют собой людей, отягощенных мощной общей эротической озабоченностью, а не сексуальными мечтами о конкретных мужчинах. Подобные высказывания отражали, с определенной долей вероятности, какие-то реальные особенности нравов среднего и высшего классов империи Габсбургов того периода.

Третьим признаком изменения положения женщин было заметное увеличение внимания общества к женщинам как к социальной группе, имеющей особые личные интересы и цели. Первыми, кто почуял новые возможности, связанные с формированием чисто женского потребительского рынка, были, конечно, всякого рода бизнесмены; в ежедневных изданиях появились разделы и целые страницы, предназначенные для женщин нижнего слоя среднего класса, и стали выходить специальные периодические издания для женщин; при этом, даже с точки зрения рынка, женщины представляли общественную ценность не только как покупатели, но и как создатели продукции, как творцы. Например, устроители крупной англо-французской международной выставки 1908 года, следуя духу времени, построили первый олимпийский стадион (созданный частными фирмами) и обеспечили рекламу товаров, воспользовавшись юбилеем империи; но центральное место занял Дворец достижений женщин, содержавший историческую экспозицию, посвященную выдающимся женщинам, умершим до 1900-х годов и происходившим из королевских и аристократических семейств и из простого народа. Там были представлены портретные зарисовки королевы Виктории в юности; рукопись романа «Джен Эйр»; экипаж Флоренс Найтингейл, в котором она ездила по Крыму, а также шитье, вышивки, художественные и ремесленные поделки, книжные иллюстрации, фотографии и т. п. (Характерным было, однако, то, что «женщины-художницы предпочитали выставлять свои работы во Дворце искусств». При этом Женский промышленный совет жаловался газете «Таймс» на невыносимые условия работы тысячи с лишним женщин, обслуживавших выставку.{203}) Нельзя забывать и о появлении женщин, добившихся выдающихся личных результатов в разного рода соревновательной деятельности, ярким примером которой был тот же спорт. В наше время трудно оценить, каким революционным новшеством было решение (принятое в 1880-х годах) о выступлениях женщин в одиночном разряде Уимблдонского теннисного турнира (это произошло через 6 лет после начала выступлений мужчин-одиночек); тогда же женщины-теннисистки начали выступать и в национальных чемпионатах США и Франции. Ведь еще за 20 лет до этого было просто невозможно представить, что респектабельные (замужние?) дамы могут выступить перед публикой в таком виде, оставив дома свои семьи и мужей.

III

Вполне понятно, что можно достаточно легко восстановить документально историю сознательной коллективной борьбы за эмансипацию и описать личности женщин, успешно освоивших те области жизни, которые считались мужскими. Они происходили из среднего и высшего класса; их было немного; но их деятельность была хорошо известна, описана и даже отражена в документах, потому что их немногочисленность, их усилия, а иногда и сам факт их деятельности вызывали сопротивление и споры. Яркая жизнь этого меньшинства заслоняла исторические перемены в общественном положении многих женщин, которые историки могут оценить лишь косвенно. Так что у нас нет возможности дать полное описание развития сознательного движения за эмансипацию, поскольку все внимание очевидцев было приковано к его боевым активисткам и агитаторшам. Важный вклад в борьбу, особенно за пределами Британии, Америки и, пожалуй, Скандинавии и Нидерландов, вносили не чисто феминистские движения, а те, для которых освобождение женщин было только частью широкой программы всеобщей эмансипации, т. е. рабочие и социалистические движения. Тем не менее нас интересуют именно феминистки, о которых надо рассказать здесь хотя бы кратко.

Как уже говорилось, собственно феминистские движения были небольшими: во многих странах континентальной Европы их организации насчитывали по нескольку сот, в крайнем случае — одну-две тысячи человек. Их участницы были почти сплошь из среднего класса, сознавали свою принадлежность к буржуазии и провозглашали верность буржуазному либерализму, который, по их мнению, был идеологией не только мужчин, но и женщин; и это придавало им достаточно сил для политических действий. Надо сказать, что общественные слои, не относившиеся к процветавшей и образованной буржуазии, не проявляли большого