пыла по поводу требований права голоса для женщин, доступа их к высшему образованию, права на работу и на получение престижных профессий и в пользу юридического равноправия с мужчинами (особенно в области прав на собственность) — ведь существовали и более насущные проблемы. Важно и то, что женщины среднего класса (по крайней мере, в Европе) имели достаточно свободного времени для ведения общественно-политической деятельности, так как бремя домашнего труда лежало на плечах другой, гораздо более многочисленной группы женщин — их служанок.

Западный феминизм среднего класса общества был ограничен не только социальными и экономическими, но и культурными рамками. Дело в том, что эмансипация, составлявшая цель этого движения, была направлена на то, чтобы общество относилось к женщинам (в юридическом и политическом смысле) так же, как к мужчинам; чтобы женщина могла принимать участие в делах общества как личность, независимо от особенностей своего пола — но осуществление таких требований привело бы к перестройке всей общественной жизни, вопреки традиционным представлениям о «месте женщины». Один пример: мужчины в Бенгалии, воспринявшие идеи эмансипации, желая показать свою приверженность западным обычаям, захотели избавить своих жен от изоляции и «ввести их в общество»; но это неожиданно вызвало негодование всего «женского племени», не желавшего расставаться со своим собственным, пусть подчиненным, но зато гарантированным и автономным местом в домашнем хозяйстве{204}. В обществе существовала четко очерченная сфера «женских дел», как в области домашнего хозяйства, так и в социальных отношениях; поэтому и прогрессивно настроенные мужчины могли продолжать удерживать женщин на второстепенных ролях; так было всегда и продолжало повторяться по мере ослабления традиционных социальных структур.

Нелишне напомнить, что в пределах указанной «сферы деятельности» женщины располагали немалыми и достаточно важными индивидуальными и коллективными возможностями: например, они формировали и закрепляли в общественном сознании язык, представления о культурных и социальных ценностях; они же, в основном, создавали «общественное мнение»; они были признанными инициаторами определенных общественных акций (вроде выступлений в защиту «нравственной экономики»); и наконец (что немаловажно), они не только умели манипулировать своими мужьями, но и пользовались (в определенных ситуациях и по определенным поводам) непременным уважением и почитанием со стороны мужчин. Власть мужчин над женщинами была абсолютной лишь теоретически, но на практике она вовсе не была произвольной и неограниченной, подобно тому как власть монарха над своими подданными, которыми он управлял «по праву, данному ему Богом», не являлась неограниченным деспотизмом. Это замечание не направлено ни на оправдание монархии, ни в защиту мужчин; оно лишь помогает понять, почему многие женщины, желая лучшей участи, продолжали от поколения к поколению поддерживать «работу системы» и относились довольно безразлично к требованиям либерального среднего класса, не обещавшим немедленной практической пользы. Например, француженки (из либеральной буржуазии, среднего класса и из мелкой буржуазии) — женщины далеко не глупые и не склонные к пассивному терпению, не спешили откликнуться на призывы суфражисток и так и не оказали им массовой поддержки.

Но времена менялись, а подчиненность женщин оставалась всеобщей и при этом открыто, даже с гордостью, подчеркивалась мужчинами, что создавало благоприятные возможности для движений, требовавших эмансипации. Однако массовую поддержку женщин того времени получили не феминистские движения, а движения, требовавшие общей эмансипации человечества, и в ее составе — эмансипации женщин. Успех в обществе имел призыв новых революционных и социалистических движений. Они провозгласили эмансипацию женщин необходимым и важным делом; не зря работа лидера СДПГ Августа Бебеля, содержавшая самое известное описание социализма, называлась: «Женщина и социализм». Социалистические движения обещали всем женщинам (кроме деклассированных и кроме самых избранных представительниц буржуазной элиты) самые благоприятные возможности для развития своей личности и талантов. Более того, они давали надежду на полное преобразование общества, которое, как понимали реалистически мыслившие женщины, руководствовалось устаревшими принципами отношения полов, подлежавшими изменению. (Это, конечно, не значит, что женщины желали преобразования общества путем социальной революции, к которой стремились социалистические и анархистские движения.)

Фактически женщины Европы должны были сделать выбор не между феминизмом и движениями смешанного характера, а между социализмом и церковью (прежде всего — Католической церковью). В тот период церковь предприняла ряд мощных оборонительных политических кампаний, стремясь нейтрализовать идею прогресса, олицетворением которой был весь XIX век; в соответствии с этим она выступила на защиту традиционных прав женщин; тем более, что женщины составляли самую послушную часть ее паствы и самую верную часть ее кадров, поскольку к концу XIX века существовало намного больше женщин, профессией которых было служение церкви, чем в любые годы после Средневековья. Наверное, не было случайностью и то, что самыми известными католическими святыми второй половины XIX века были женщины: Святая Бернадетта из Лурда и Святая Тереза из Лизье (обе были канонизированы в самом начале XX века); тогда же Католическая церковь особенно поощряла культ Девы Марии. В католических странах именно церковь давала женщинам самую надежную защиту от притеснений со стороны мужей. Поэтому многие антиклерикальные движения (во Франции, в Италии) имели и антифеминистскую окраску. Со своей стороны, церковь поддерживала и поощряла женщин, видя в них набожных сторонниц традиционной системы общественной субординации и призывая их к осуждению эмансипации, как выдумки безбожников-социалистов.

Женщины, выбравшие орудием защиты своих прав религию, намного превосходили количеством тех, которые надеялись на эмансипацию. Действительно, социалистические движения привлекли в свои ряды только авангард женских масс, представленный самыми способными женщинами из среднего и высшего классов; но широкого наплыва женщин в рабочие и социалистические партии не отмечалось до самого 1905 года. Так, Рабочая партия Франции имела в своем составе всего 2–3 % женщин (т. е. не более 50 человек в некоторые года){205}. В других случаях их было больше (как в Германии после 1905 года), но это были жены, дочери и даже (как в известном романе Горького) матери мужчин-социалистов. Положение изменилось только позже, уже в XX веке: например, Австрийская Социал-Демократическая партия имела в своих рядах 30 % женщин (в середине 1920-х годов), в Лейбористской партии Британии женщины составляли около 40 % от общей численности индивидуальных членов (в 1930-х годах){206}. Мало женщин было и в профсоюзах: в 1890-х годах во всех странах (кроме Британии) количество женщин — членов профсоюза было незначительным, а в 1900-х годах не превышало 10 % от общей численности. (В 1913 г. количество женщин — членов профсоюза в разных странах было следующим{207}: Великобритания — 10,5 %; Германия — 9 %; Бельгия — 8,4 % (1923 г); Швеция— 5 %; Швейцария — 11 %; Финляндия — 12,3 %.) Однако, поскольку в большинстве стран женщины не имели права голоса, то нет возможности оценить их политические симпатии,