– Она умерла из-за меня.

Я присел на корточки, обхватив голову руками. Шелтон опустился на колени рядом со мной.

– Нет, не из-за тебя. Она любила своих детей; она непременно полюбила бы и тебя. – Он обхватил ладонью мой подбородок, повернул лицом к себе. – У тебя глаза твоей матери, такие же серые, но, когда меняется настроение, они становятся голубыми или зелеными.

– Как ты меня нашел? – прошептал я. – Как ты узнал, куда меня увезли?

– Благодаря артишоку, – сказал он, – тому самому чертову артишоку, который хотела заполучить Анна Болейн. Твоя мать написала в завещании, что золотой артишок должен быть разломан, а листки разосланы женщинам, которых она назвала. Герцогу до этого дела не было. Анна Болейн разрешилась дочерью, и он должен был унимать разочарование короля. Твою мать едва опустили в могилу, как Брендон женился на своей подопечной, девушке пятнадцати лет. Он и не подумал бы исполнять последнюю волю своей покойной жены, если бы я не вызвался в память о ней доставить все лепестки по назначению.

– Но ты же тогда не знал обо мне, ничего не подозревал!

– Вначале – ничего. Затем я проведал, что одна из женщин, упомянутых в завещании, – знахарка, и тут-то у меня вспыхнули первые подозрения. Элис исчезла вскоре после смерти твоей матери; никто не знал, куда она подалась. Я верил, что твоя мать не просто так пожелала раздать лепестки артишока, что это знак, послание, предназначенное для меня. Поэтому я исполнил свой долг. Я вручил один лепесток принцессе Марии и вернулся ко двору, чтобы служить герцогу, наблюдать и ждать. Другой лепесток предназначался леди Дадли, но было в ней нечто, не вызывавшее во мне доверия, и я пока что не обращался к ней. К тому времени, когда герцог умер, я обнаружил, что мистрис Элис живет в доме Дадли в Уорикшире. Я обратился к леди Дадли с просьбой найти мне место, и благодаря моей службе при герцоге она наняла меня на должность мажордома. Когда я вошел в кухню, Элис глазам своим не поверила. Я тоже. Когда я увидел тебя сидящим возле нее – вылитая мать, – то почти пожалел, что ты появился на свет. Я страшился жизни, которая тебя ждет, – жизни тайно рожденного сына королевской крови.

Я уже знал продолжение истории. Я жил – и едва выжил. И все равно оставалось задать последний вопрос, хотя сейчас, казалось, в нем не было особой необходимости.

– Ты – мой отец?

Шелтон ответил не сразу. Над нашими головами шуршали, качаясь на ветру, ветки; высоко в небе промелькнула стайка птиц. Кони топали копытами, прислушивались, уши торчком, к звукам пробуждающейся природы. Прибежал Уриан, запыхавшийся, весь в грязи.

– Да, – наконец сказал Шелтон. – Думаю, да.

Он потер подбородок, словно эта мысль не давала ему покоя.

– Я не должен был скрывать от тебя правду. Я заподозрил, что ты вернулся, в тот вечер, когда ты подслушивал разговор принцессы и графа, но не был уверен. Потом ты появился в борделе, и я сразу узнал тебя. Я подумал – вот он, мой сын. Вот мой второй шанс. Только я никогда не предполагал, что снова тебя увижу, а ты считал меня мертвым. Я слишком изменился; я не хотел делать то, что должен был.

– И вместо этого следил за мной, – догадался я. – Все так же старался меня защитить.

Шелтон хохотнул:

– Не очень-то у меня получилось! Я видел, как граф рассылает и получает письма; я знал, что он ввязался в опасное дельце, что помогает Роберту Дадли, сидящему в Тауэре. Я понимал: что бы ни заставило тебя вернуться ко двору, ты очень скоро вляпаешься в беду по самую маковку. От старых привычек не так-то легко избавиться: я хотел уберечь тебя от беды.

Он сунул руку под куртку и достал крохотный шелковый сверток, перевязанный истертой ленточкой.

– Это твое. – Он вложил сверток в мою ладонь. – Я хранил его все эти годы.

Я сомкнул пальцы, уже зная, что в нем – золотой лепесток артишока с рубиновой капелькой, который предназначался леди Дадли и который Шелтон так ей и не отдал.

– Спасибо, – сказал я тихо и шагнул к нему.

Шелтон не шелохнулся, когда я медленно обхватил его руками. Я прижался к нему и, не поднимая головы, услышал, как у него вырвался сдавленный всхлип.

– Ох, парень, – пробормотал он и ласково провел ладонью по моим волосам.

Наконец-то я обрел прошлое.

И теперь мог смотреть в будущее.

* * *

Подобно «Тайне Тюдоров», первой книге из цикла «Хроники шпиона Елизаветы I», история эта – прежде всего и по большей части вымышленная. Хоть я и старался придерживаться исторических фактов, но должен признать, что ради облегчения сюжета позволял себе вольности, особенно с хрониками исторических событий, которые были подвергнуты сжатию. То же касается исторических персонажей: с одной стороны, я тщательно изучил их, с другой – наделил вымышленными побуждениями и чертами характера, при этом выдвигая на первый план то, что нам достоверно о них известно.

Эта книга основана на событиях, которые привели к поворотному (и зачастую упускаемому из вида) событию в истории Тюдоров – мятежу Уайетта. Если бы этот мятеж увенчался успехом, будущее Англии могло бы разительно измениться. Тщательно спланированный, но преданный в последнюю минуту, мятеж был подавлен. С тех пор историки уже несколько столетий спорят: знала ли Елизавета о готовящемся мятеже и могла ли быть замешана в этом заговоре против своей сестры, королевы Марии I?

Неудивительно, что здесь, как во многих вопросах, касающихся Елизаветы, мнения расходятся. Я выбрал для изображения лишь один из вероятных сценариев. Хотя с современной точки зрения может показаться спорным убеждение, что Елизавета вообще могла пойти на риск, – ее осторожность не менее знаменита, чем ее блестящее правление, – мы склонны забывать, что в то время коронация Елизаветы была маловероятна. Большинство католиков считали ее незаконнорожденной, и, конечно, ее сестра имела повод сомневаться, была ли Елизавета дочерью их общего отца, – учитывая травму, которую перенесла Мария из-за ожесточенных перипетий расторжения брака между ее родителями, а также ее ненависть к Анне Болейн, которая была обезглавлена по обвинению в государственной и супружеской измене. Как абсурдно ни выглядели бы эти обвинения для нас, Мария наверняка была свято уверена в виновности Анны.

Решимость Марии заключить брак с Филиппом Испанским оказалась роковой ошибкой; она едва не стоила ей короны и приблизила ее кончину. Мария взошла на трон под всеобщее ликование; не прошло и двух лет, как из-за своего брака она заработала прозвище Мария Кровавая. Фанатично стремясь ублаготворить Филиппа и очистить Англию от ереси, она приговорила к смерти сотни протестантов. Во мраке этих дней Елизавета стала лучом надежды, а также средоточием интриг. Как ни странно, именно Филипп Испанский – человек, которого по любым канонам нельзя было назвать терпимым, особенно в религиозных вопросах, – вступился за Елизавету перед Марией. Известно также, что после кончины Марии Филипп просил руки Елизаветы. Эти немногие факты вдохновили меня на создание вымышленного персонажа Сибиллы Дарриер.