Пять минут ходу, вольная короткая прогулка по морю после долгого рабочего дня.

На сингапурской пристани Алам подумал, что разумнее с ночи пересчитать пачки с мелкими купюрами, переданными сборщиками «Бамбукового сада». Утром ждали заботы уже завтрашние… Он привычно шел по лабиринту хромированных перил, установленных так, чтобы в часы пик закручивать наседающую на паромы толпу в организованную спираль. И почему китайцы не соблюдают очередь и властям приходится загонять их в огороженные проходы?

С такими партнерами приходилось вырабатывать особую линию поведения. С партнерами, которые ставят алтари поклонения богам и предкам в супных, гаражах, банях и борделях, если это их бизнес. С партнерами, которые, поклоняясь богам и предкам, не возвеличивают их и не предаются покорно их воле, а просят и канючат изо дня в день — больше богатства, больше богатства… Вообще говоря, эту их просьбу Алам понимал. У эмигранта на чужбине — эмигранта даже в том случае, если твои предки явились сюда две сотни лет назад и ты не знаешь никакого иного языка, кроме местного, деньги, золото — это средство выжить и подчинить себе окружение.

Алам был правоверным мусульманином, и никакая другая религия не представлялась ему достойной. Однако, «синий фонарь» он получил в конфуцианской кумирне близ Северомостовой улицы и стал единственным некитайцем, удостоенным такого положения. Крот, ведавший церемонией посвящения, католик Чан да Суза, владелец круизной джонки, взяв Алама за руку, водил его по просторному двору храма. Пояснял: серый и черный цвета символизируют разруху и беду, зеленый — гармонию, желтый и золотистый величие и славу, оранжевый и красный — праздник и торжество. Чан сохранял в семье обычаи китайских предков, хотя посещал и церковь.

Раздвоенность в верованиях капитана джонки помогла Аламу преодолеть внутреннее отвращение к тому положению, в котором он оказался. Аллах должен был простить его. Ведь он прошел церемонию не ради веры, а ради денег…

Только деньги давали уважение в Сингапуре. Благодаря Аламу «Бамбуковый сад» распространил влияние на средний и мелкий бизнес в индийской общине на Офир-роуд. И разве сам Алам не уважаемый человек, если он видный участник полугодовых сходок обладателей «синих фонарей» и «треугольных флагов»?

Мойенулл Алам неторопливо шел к причалу Клиффорда, где держал сувенирный киоск. В нем торговал его старший сын. Сам Алам официально работал старшиной службы безопасности автостоянки «Банк де Пари».

Он подумал, что следовало бы сменить гирлянду стручков красного перца «чили» над витриной киоска. Плоды ссохлись и потеряли изначальный оттенок. А теперь, как заметил Алам, стручки оказались ещё и завешанными связками кожаных и пластиковых футляров для фотокамер, свисавших с крючков, ввинченных в потолок. Сын считал: чем больше выставлено товару, тем выше престиж. Что ж, пусть так. Но и защиту от дурного глаза следовало бы обновить и сделать заметнее…

У киоска плакал китайчонок, прикованный наручниками к дверной ручке.

Алам не успел достать оружие из клетчатой сумки. За его спиной вырос сикх в чалме. «Сикх…» — вот и все, что Алам успел осознать перед смертью, получив пулю в основание черепа.

Сикх широко размахнулся и зашвырнул в море солдатский кольт сорок пятого калибра с навинченным глушителем. Наклонился к плачущему мальчику и спросил:

— Ты умеешь узнавать время по часам?

— Да, сэр…

— Сколько сейчас вон на тех электрических?

Под навесом пирса огромные часы «Сейко» показывали час тридцать одну минуту. Мальчик определил точно.

— Когда явится полиция и спросит, когда убили этого парня, так и ответишь.

Сикх неторопливо зашагал к мотороллеру, прикованному к причальной тумбе цепью с замком.

Рутер Батуйгас, борясь с наваливавшейся дремотой, медленно щелкал клавиатурой компьютера, комбинируя из кусков первый репортаж для «Манила кроникл»:

«Авторитет администрации, тем более полицейской, в Сингапуре абсолютен. Власти могут все — вплоть до ареста и содержания в тюрьме без предъявления обвинения. Некоторые иностранцы, в особенности англичане, ворчат: фашистское государство. Им отвечают: у нас принят закон о подавлении подрывной деятельности, мы его исполняем.

Но вот что не укладывается в мой филиппинский ум! Вопреки своей вседозволенности администрация неподкупна. Ни одного скандала о коррупции с первого же дня независимости. Это в Азии-то, да ещё с таким процентом китайского населения, непоколебимого в своем конфуцианском стереотипе власти домогаются, чтобы ею кормиться…»

Именно из-за неподкупности полиции сикх, убивший Алама, не имел радиотелефона, разговор по которому легко перехватывался станцией прослушивания. Он оставил мотороллер у кромки тротуара на Пикеринг-стрит, сбежал в подземную автостоянку возле аптеки, бросил десять центов в приемник телефона-автомата, набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:

— По графику.

— Принято, — ответил Рутер и, не кладя трубки, утопил рычажок телефона, после чего дужкой очков вдавил семь кнопок. Гудки, улетая по проводам, угасали, словно истирались в пространстве. Рутер представил, как зуммерит телефон на столе Бруно Лябасти в помещении 8-А здания «Банка четырех океанов», называемом «домом».

Бруно ответил после четвертого гудка. Значит, он находился «там» не один. Таков условленный знак.

Скучноватый и сухой голос Лябасти подтвердил это.

— Слушаю, Рутер…

— Час тридцать шесть, сэр… Прошу извинить за минутное… полутораминутное опоздание, сэр!

— Считай, что его стоимость вычтена из твоих премиальных. Дальше?

— Это единственная осечка. Я хочу сказать, сэр, что опоздание со звонком на полторы минуты единственная осечка. Вся работа по графику.

Лябасти не торопился разъединяться. Это означало похвалу. Действительно, в мирное время ликвидационная операция такого охвата проводилась впервые. И прошла успешно.

Поэтому Рутер позволил себе пошутить:

— Сколько же у меня вычтут, сэр?

— Пятнадцать процентов… Ха-ха… Со знаком минус… Поздравляю с прибавкой!

Пошли сигналы отбоя.

Минус на минус означал плюс. Плюс пятнадцать тысяч долларов.

Рутер переместил курсор на экране к началу репортажа, где предполагались подзаголовки. Написал:

«Существование мафии — сущая правда.

Боссы убивают друг друга.

В кого целили «длинные стволы»?

Следующая очередь твоя, читатель!»

3

До воссоединения Гонконга с континентальным Китаем остряки говорили, что крошечной территорией управляют британский губернатор, банк колонии и королевский жокей-клуб. При этом последний по степени значимости следовало бы упоминать первым. Два миллиарда шестьсот миллионов долларов — это только средняя сумма ставок за год в начиненном электроникой тотализаторе ипподрома Шатин, которым владеет клуб.