class="p1">– Забудем о Портдженне. Может, поговорим о других местах, где я жила, но которых ты никогда не видела? Или мне почитать тебе, мама? У тебя есть здесь какая-нибудь книга, которую ты любишь?

Розамонда посмотрела на столик у кровати, на нем стояло лишь несколько пузырьков с лекарствами, несколько цветов от дяди Джозефа в стакане с водой и небольшая продолговатая шкатулка. Она оглядела комод – никаких книг. И тут взгляд ее упал на окно: солнце совсем скрылось за крышами домов, близился конец дня.

– Ох, если б я могла забыть! Если б могла забыть! – повторяла Сара, тяжело вздыхая.

– Ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы заниматься рукоделием? – спросила Розамонда, указывая на шкатулку на столе и пытаясь перевести разговор на безобидную повседневную тему. – Могу я посмотреть?

– Я не занимаюсь рукоделием, – ответила Сара улыбнувшись. – В этой шкатулке спрятаны все сокровища, что были у меня до твоего появления. Открой ее, любовь моя, и загляни внутрь.

Розамонда принесла шкатулку на кровать, чтобы Сара тоже могла ее видеть. Первым делом она достала маленькую книжку в темном потертом переплете. То были Гимны Уэсли. Между страниц лежало несколько увядших травинок, а на одном из чистых листов была надпись: «Книга принадлежит Саре Лисон. Дар Хью Полвила».

– Посмотри на эту книгу, дитя мое. Когда придет мое время покинуть тебя, Розамонда, вложи в книгу прядь своих волос, и положи ее мне на грудь, и похорони меня на церковном кладбище в Портдженне, где он ждет меня столько томительных лет. Остальные вещи в шкатулке, Розамонда, достанутся тебе: это маленькие сувениры, которые напоминали мне о моем ребенке, когда я была одна на свете. Возможно, через много лет, когда твои каштановые волосы станут седыми, как у меня, ты захочешь показать их своим детям, рассказывая им обо мне. Не бойся признаться им, Розамонда, что твоя мать грешила и страдала, но пусть они знают, что она всегда любила тебя и до конца хранила память о дочери. – Сара достала из шкатулки аккуратно сложенный белый лист, развернула его и показала дочери несколько увядших листьев лабурнума, которые лежали внутри. – Я взяла их с твоей кровати, Розамонда, когда пришла, как чужая, ухаживать за тобой в Вест-Винстоне. Я пыталась достать ленту из твоего сундука, милая, – ленту, которая, как я знала, была на твоей шее. Но в это время подошел доктор и напугал меня.

Она снова сложила листок и достала из шкатулки маленький рисунок, вырезанный из карманной книги. На нем была изображена маленькая девочка в шляпке, сидящая у воды и плетущая венок из маргариток. Гравюра не обладала никаким достоинство, но под ним тусклым карандашом была сделана надпись: «Розамонда, когда я видела ее в последний раз».

– Она недостаточно красива для тебя. Но все же чем-то напоминает мою маленькую девочку.

Картинка тоже была отложена, а из шкатулки появился сложенный вдвое тетрадный лист, из которого выпала маленькая полоска бумаги, испещренная мелкими печатными буквами.

– Это объявление о твоей свадьбе. Я читала и перечитывала его много раз, когда оставалась одна, представляла себе, как ты прекрасна и какое у тебя было платье. Если б я заранее знала, когда состоится свадьба, я непременно пришла бы в церковь посмотреть на тебя и на твоего мужа. Но этому не суждено было случиться – и, возможно, к лучшему. Может, увидев тебя, я страдала бы только сильнее. – Сара посмотрела на тетрадный лист. – У меня не было твоих вещей, Розамонда, кроме этого листка из твоей первой тетради. Однажды твоя нянька в Портдженнской Башне разорвала ее, чтобы разжечь камин, и я забрала один листок. Тогда ты еще не умела писать, только рисовала палочки. О, сколько раз я сидела, глядя на этот лист бумаги, и пыталась представить, что вижу, как по нему движется твоя маленькая детская ручка. Мне кажется, моя дорогая, именно глядя на эти твои упражнения, я плакала чаще всего.

Розамонда отвернулась к окну, чтоб скрыть слезы, давно уже катившиеся по ее щекам. Тусклое зарево догорало на западе, близился конец дня.

– Твоя няня, – продолжала Сара, рассматривая тетрадь, – была очень добра ко мне. Она иногда позволяла мне укладывать тебя спать, Розамонда, и никогда не задавала вопросов и не дразнила меня, как это делали остальные. Она могла потерять свое место, будучи так добра ко мне. Моя госпожа боялась, что я выдам себя, если буду часто бывать в детской, и приказала мне не ходить туда, хотя другим служанкам разрешалось и целовать тебя, и играть с тобой. Но няня – да благословит ее господь! – оставалась моим другом. Я часто укладывала тебя в маленькую кроватку, любовь моя, и желала тебе спокойной ночи, покуда хозяйка думала, что я занята шитьем. Ты, конечно, говорила, что любишь свою няню больше, чем меня, но ты всегда прижимал свои смеющиеся губы к моей щеке, когда я просила тебя о поцелуе.

Розамонда осторожно положила голову на подушку рядом с головой матери.

– Постарайся меньше думать о прошлом, дорогая, и больше о будущем, – умоляюще прошептала она. – Постарайся думать о том времени, когда мой ребенок поможет тебе вспоминать те давние дни без их печали, когда ты научишь его прижимать губы к твоей щеке, как я прижимала свои.

– Я постараюсь, Розамонда, но на протяжении многих лет моими единственными мыслями о будущем были мысли о встрече с тобой на небесах. Как мы встретимся там? Будешь ли ты для меня пятилетней девочкой, какой я видела тебя в последний раз? Интересно, возместит ли мне милость Божья нашу долгую разлуку на земле? Интересно, явишься ли ты мне в счастливом мире со своим детским лицом и станешь ли ты для меня тем, кем должна была быть на земле – моим маленьким ангелом, которого я могу носить на руках? Научу ли я тебя молитвам на небесах, как утешение за то, что никогда не учила тебя им на земле?

Сара замолчала, грустно улыбнулась и, закрыв глаза, придалась мыслям, которые все еще витали в ее сознании. Подумав, что, если не тревожить мать, она снова погрузится в покой, Розамонда не двигалась и не говорила. Она еще раз оглянулась на окно. Западные облака уже окрасились в спокойные сумеречные тона. Близился конец дня.

Розамонда хотела было подняться с места, но почувствовала на плече руку матери. Глаза ее были открыты и пристально смотрели в лицо Розамонды.

– Почему я говорю о небесах? Откуда мне знать, что я смогу попасть туда? И все же, Розамонда, я не виновна в том, что нарушила клятву,