Толстяк не расслышал:

— Чего?

— До го-ро-да! — проскандировала Анна, перекрикивая шум сотен моторов. — Сколько?!

Водитель что-то крикнул, теперь уже она не расслышала. А потом джип с толстяком медленно проплыл мимо, и теперь напротив была кабина огромного грузовика, собственно, и не кабина даже, а низ дверцы и громадные сдвоенные колеса. Не исключено, одного из тех, что трудились недавно на ударной стройке Виктора.

Интересно, где сейчас он сам. Появится ли он здесь в «час икс», когда начнут выдавать продукцию его комбинаты? Или будет дожидаться вестей о своей победе там, дома, в стране, которая однажды уже прогремела на весь мир так, что мир не мог оправиться от этого добрый десяток лет. А теперь вот у нее появился шанс стать самой богатой и влиятельной, а значит, и самой свободной из всех стран, имеющихся на карте обоих полушарий. Впрочем, на страну Виктору наплевать. Для него свобода — понятие, касающееся только его лично. Его одного.

И для Олега — тоже.

Они похожи, да. У них много общего. У них общее практически все, кроме противоположных знаков. Столкнувшись в упор, они неминуемо должны обнулиться; по крайней мере, наши давние, выразимся помягче, партнеры надеются именно на это.

Смешно. Вернее, красиво и даже где-то убедительно на уровне абстрактных выкладок и фраз. Но никакого реального противодействия Олег оказать Виктору не может, неужели непонятно, неужели нужно объяснять? У них несопоставимые ресурсы, это же очевидно. Один всю жизнь работал над накоплением критической массы — денег, людей, информации, идеологии, креатива — для того, чтобы в один прекрасный момент прорваться, выйти на тот недосягаемый для других уровень, на котором для него начинается свобода. А второму достаточно только ее одной. Свободы в чистом виде, защищенной от любый влияний и посягательств извне, в той степени, в какой он сам способен обеспечить ей защиту. Но он не сумел даже этого. По большому счету, он не может сейчас ничего, как и любой из бессмысленных четырехколесных муравьев на этой дороге. Так зачем же, спрашивается, какого черта?!

Кажется, поток машин на шоссе потек чуть быстрее. Анна прибавила скорости; такая езда в напряжении, в постоянной готовности затормозить, изматывала сильнее любой гонки. Крайний ряд по-прежнему обгонял, уже прокатился далеко вперед грузовик с длинной фурой, и легковые автомобили плавно проплывали мимо. Надо было остаться там: и быстрее, и хоть какой-то простор для маневра. В просвете между чьими-то почти целующимися бамперами Анна увидела уже не лапы леса, а пологую чашу, усыпанную коробками разного калибра, и даже на мгновение — серую полоску моря вдали. Город.

Уже легче. Дальше еще километров пятнадцать в объезд санатория — и будет поворот на поселок. Олег. Хоть бы он тоже не сорвался куда-то, захваченный всеобщим безумием. Нет, не должен. Для этого он слишком автономный, самодостаточный. Свободный.

Правда, по тому двухминутному разговору (основной целью которого было скрыть сам его факт) мы даже до конца не поняли, вернулся ли Олег сюда, в поселок, домой. Логично было бы перезвонить, советовали мы недавно одному рыжеволосому банковскому работнику. Но звонить мы не будем. Хотя бы потому, что наш, да и его тоже, телефон наверняка прослушивается — причем, разумеется, прослушивался и тогда, когда мы дилетантски играли в конспирацию. И к тому же…

Не будем, и все.

А просто появимся на пороге и постучим в дверь. Никаких пояснений или оправданий. Вообще никаких слов. Ты сам видишь, как обрушивается все вокруг, начиная с самого хрупкого — твоей свободы, такой личной, индивидуальной, на одного. Но, смотри, к тебе пришла женщина, которая любила тебя всю жизнь. Которая все о тебе знает, говорит с тобой на одном языке. Вместе мы сможем все, Олег. Под другими именами, в другие времена — все-таки сделаем то, чего не смогли тогда, в юности, когда были слабее и уязвимее, потому что знали гораздо меньше о жизни, о любви, друг о друге, о свободе.

Усмехнулась. Вот именно: эскапада в духе лыжной барышни Дагмар, она тоже, помнится, отказывалась заранее звонить. Ты не звал, а мы явились, ах, какой сюрприз, до сих пор у тебя было маловато проблем, но мы готовы щедро поделиться своими. Сделай что-нибудь, ты же мужчина! — останови, к примеру, мировой кризис, вызови на поединок человека, претендующего, и не без оснований, на высшую власть и свободу — твою свободу, между прочим. Если ты надеялся сидеть сложа руки, прощайся с надеждой: теперь есть кому давить на твою гордость и мужество, бросать перчатку с тонкими пальцами на арену со львами. А какую мы можем предоставить награду — отдельный вопрос. Пожалуй, куда более потрепанную, чем она, твоя ныне безработная рыбка из банковского аквариума. Что ж, у тебя по крайней мере тут есть выбор.

Самое забавное будет, если Дагмар тоже явится, ей не впервой, к нему под порог. Да нет, вряд ли: она же не на колесах и даже лыжи свои так и не сумела найти. В таком случае, мы вне конкуренции, поздравляем.

Момент истины, «час икс» — для нас не в меньшей степени, чем для Виктора. Торжество нашей собственной свободы. Свободы не властвовать над миром и не распоряжаться своей жизнью, а всего лишь выбрать себе мужчину. Выбрать и взять — самой, а не под влиянием случая, стечения обстоятельств, плетения жизненной цепи. Когда-то нам казалось, будто в это понятие входит что-то другое, что-то еще. Мы ошибались. Понадобилось без малого два десятка лет, чтобы определить и признать свою ошибку. Лучше сейчас, чем никогда.

Внезапно вишневый автомобиль впереди остановился, и Анна лихорадочно затормозила, едва не ткнувшись в его бампер. Прошла минута, затем другая — движение не возобновлялось, шумел мотор, пожирая драгоценное горючее на холостом ходу. Выключить двигатель Анна не решалась, поток машин мог встрепенуться в любое мгновение. Четыре минуты… шесть… Над капотом автомобиля внешнего ряда виднелась полоска моря и кусок скалы: кажется, поворот на объездную. Н-да, а мы надеялись, что за городом станет легче… Уже десять минут. Хватит.

Резко повернула ключ зажигания и распахнула дверцу, едва не задев соседнюю машину. Выбралась наружу и, встав на цыпочки, вгляделась вперед. Здесь не было далекой перспективы, потому что шоссе петлей виляло за поворот, однако по всей его дуге стояла неподвижная пробка, местами судорожно взбрыкивая и слабо жужжа, словно полумертвая оса. Вот и все.

Из большинства автомобилей уже повысыпали люди, все нервно переговаривались, что-то предполагали и предлагали друг другу; многие, насколько можно было судить по отдельным репликам и поначалу броуновскому, но постепенно упорядочивающемуся движению, склонялись к тому, чтобы вернуться в город, недалеко ведь отъехали. Наверное, еще больше оставалось тех, кто, несмотря на истовый зуд куда-то двигаться и что-то предпринимать, все же не решались бросить транспорт, но их было хуже видно. Так или иначе, нам не по пути ни с теми, ни с другими.

Пятнадцать километров по объездной, прикидывала Анна. И еще, наверное, пару километров от шоссе до поселка. Далеко. Не дойти.

Зато напрямик, вдоль берега, не больше трех. По земле санатория. Закрытой, запретной, охраняемой территории.