Я бросился вниз по лестнице, на ходу швырнул молот и снова поймал, за спиной грохот, треск, отчаянные крики. Каменные глыбы перекрыли и этот проход, оставив погоню в ловушке, я сбежал по ступенькам, на ходу сбивая светильники. Густое масло растекалось широкими лужами и вспыхивало с такой жадностью, словно это бензин.

Отчаянные крики раздавались со всех сторон. Я встал у выхода и продолжал крушить молотом стены. Один за одним набежали трое, я встречал их лезвием меча. Сейчас, когда все чувства обострены, я превосходил их по скорости чуть ли не втрое, так что рубился, а другой рукой ловил молот и бросал снова.

— Никакой жалости, — прорычал зверь внутри меня. — Ишь, хотел без лишних жертв... Все они, гады, виноваты!

Тяжелый грохот, могучая волна воздуха, перемешанного с мельчайшей пылью, ударили в лицо. Я поспешно выбежал через главный вход на покрытую утренним туманом площадь. За спиной верхние этажи рушатся, складываются, проваливаются, нижний холл заполнился падающими глыбами, а стены не выдержали тяжести верхних этажей, рухнули, и камни освобождение выкатились на площадь.

На площади, несмотря на ранний час, уже немало народу, все прыснули в стороны, как тараканы, лишь один застыл, указывая на меня трясущимся пальцем:

— Ричард!.. Вот он! — Тут же раздались вопли:

— Он самый!

— Он достал Вильда!..

— Господи, да он дом в кучу хлама...

— Смотрите, смотрите, у него меч!

Меч еще блистал в моей руке, но молот смирно висит на поясе, никто и не заподозрит, что именно он — причина разрушения всего здания.

Я вскинул меч и кинул:

— Преступники наказаны! Справедливость восторжествовала!

На меня смотрели, распахнув рты, я сунул меч в ножны, свистнул во всю мочь, горожане смотрят ошалело, через площадь в мою сторону начали проталкиваться трое стражников.

Я улыбнулся им, надеюсь, очень зловеще:

— Ребята, я проделал за вас грязную работу. Отыскал и наказал насильников. Вы рады?

Они остановились, таращась то на меня, то на развалины, где из-под камней пробиваются языки дымного огня. Разбирать обломки нечего и думать, в смысле, для спасения, в таких случаях не спасутся даже кошки, а то, что такое огромное здание разрушено, будто из песка, наполнило их ужасом.

Все трое переглядывались в нерешительности. Прогремел стук копыт, слышимый даже в многоголосом шуме. Толпа распахнулась, как пшеничное поле перед бегущим лосем. Огромный черный конь только что был на той стороне площади, и вот уже остановился передо мной, горячий, как раскаленная в пламени костра глыба. В глазах багровое пламя, уши торчком, а зубы оскалены, как у хищного зверя.

Толпа в испуге шарахнулась, я обнял и поцеловал Зайчика, он тыкался мягкими замшевыми губами и радостно сопел в ухо.

Я вспрыгнул в седло и крикнул громко:

— Насильники наказаны, я возвращаюсь в усадьбу Амелии Альенде. Если у кого есть вопросы, можете задать сейчас. Если вопросы появятся позже — добро пожаловать туда... Только учтите, там я сперва стреляю, а потом спрашиваю, что хотели спросить!

Зайчик красиво и страшно встал на дыбы, помолотил передними копытами по воздуху и, развернувшись на задних, пошел красивой гордой рысью в южную часть города.

Я не успел вовремя повернуть Зайчика в сторону ворот, он с удовольствием грянул о землю копытами, три мощных прыжка — и взвился в воздух.

Высокий забор для него, что плетень для большого пса, перемахнул, простучал копытами к дому. На крыльце возникли, будто из воздуха, два человека с мечами в руках, сразу же закрылись щитами. Следом сбежал сэр Торкилстон, крикнул торопливо:

— Все свои! Сэр Ричард, это мои старые сослуживцы: Кукушонок и Выдра.

Они опустили щиты, мечами отсалютовали со всем почтением к лорду. Лица серьезные, но у одного губы всё еще черные, а на скуле следы старого кровоподтека. Второй выглядит тоже не дураком выпить и подраться, но в то же время производит впечатление и человека слова.

— Приветствую, — сказал я, — рад, что вы взялись помочь старому другу. Цену назовите сами. У нас тот случай, когда не торгуются. А теперь все в дом и за стол. Ужасно хочу есть, там расскажу новости.

Пока я выбивал пыль из одежды и сполоснул лицо, Амелия быстро приготовила обед. Кукушонок, уже освоившийся в особняке, сбегал на кухню и вернулся с кувшином вина.

Я рассказывал, торопливо глотая холодное мясо, Торкилстон выслушал с восторгом, Амелия с недоверием и страхом. Мне пришлось трижды повторить, как я разделался со всеми насильниками. Конечно, о своих способностях умалчивал, но по глазам Торкилстона видел, что навешать лапшу на уши старому ветерану не удается, у него еще будут вопросы.

Зато Амелия верила всему безоговорочно, руки сложены молитвенно у груди, но глаза то и дело наполняются слезами.

— А Бриклайт? Он отомстит ужасно!

— Это еще посмотрит, — ответил я с некоторым беспокойством. — Мне кажется, я в прошлый визит к нему нагнал страху.

— Бриклайту? — переспросил Торкилстон с недоверием.

— А что, он считает себя богом?

— Гм, но он так долго шел, не встречая сопротивления...

— Тем более должен знать, что когда-то оборвется. — Он покачал головой:

— Это по логике. А в жизни мы видим, что у кого всё удается, то будет удаваться и дальше.

— Верно, — согласился я. — Ладно, пока подождем. А что насчет мадам ля Вуазен?

Амелия покачала головой, Торкилстон сказал бодро:

— На нее можно не обращать внимания. Это дети от первой жены, а эта красотка с ними не ладила. Да и вообще увлеклась своими черными мессами, ей и Бриклайт нужен только, как крепкий шест вьюнку. Во всяком случае, ради этих четырех выродков мстить не станет.

Я вздохнул:

— Это хорошо. Не хотелось бы воевать с женщиной. Хоть я и верю в равенство, но всё-таки...

На крыльце предостерегающе гавкнул Пес. Торкилстон мгновенно вскочил, меч в руке, когда только и успел, устремился к окну, а Кукушонок и Выдра тоже с клинками в руках встали по обе стороны двери.

Я положил ложку, воздух теплый, никакого холода, прекогния тоже спит, сложив лапки. Торкилстон сказал отрывисто:

— Какой-то парнишка! Пойду посмотрю.

— Ведите сюда, — посоветовал я. — Не стоит, чтобы ваш разговор подслушали.

— Если его отдаст ваша собачка, — ответил Торкилстон. — То-то парнишка перед нею застыл, как лягушка перед удавом.

— Скажите ей «пожалуйста», — посоветовал я очень серьезно.

Амелия подбежала к окну и с тревогой прислушивалась к разговору. Я слов не расслышал, разве что знакомое «пожалуйста» уловил, хотя Торкилстон, стесняясь, произнес его почти шепотом.